Книга Обращенные - Дэвид Сосновски

Неудивительно, что игрушки, которые она получает, — полный отстой. Почти всю свою жизнь она прожила в норе, которая является символом грехов, одним из которых является непослушание, а потому ее мама должна была исчезнуть, потому что непослушание должно быть наказано. Маленький Бобби Литтл — в почетном списке. А Исузу…

Исузу плачет — эти рыдания почти беззвучны, это призрак рыданий. Есть простая арифметика, она сложила два и два и получила четыре. И вот результат, полученный на практике: она оказалась в позорном списке. Она плохая. И не понимает, почему так получилось. Она — это только она.

— Я прошу прощения, — лепечет она, что сопровождается новым потоком беззвучных рыданий.

А что я?

Думаю, быть родителем — это все равно, что находиться в яме, которую вы сами каждый день делаете чуть глубже — до тех пор, пока она, в конце концов, не становится такой глубокой, что вы больше не можете выбрасывать землю наружу, и она начинает падать обратно, вам на голову. Сейчас глубина моей ямы — примерно по щиколотку. Но чем дальше, тем яма глубже, и это страшно.

Мой крест для соборования все еще у меня. Он спрятан в коробку вместе со старыми вещами моей матери. В нем все еще есть свечи и масло, правда, от святой воды остался только пузырек — содержимое давно испарилось.

Думаю, большинство таинств можно отложить до того времени, когда Исузу вырастет и будет обращена. После этого ее можно будет спокойно привести к отцу Джеку — для этого есть как минимум два повода. Исповедь — уверен, она много раз прочтет «Аве, Мария» к тому времени, когда ей стукнет двадцать один, но я уже начал вести список ее грехов, и она обещает делать то же самое. Когда придет время, мы сможем сравнить списки, обсудить, договориться, прийти к компромиссу, а потом попросить отца Джека забить для нас пару ночей.

Причащение? Позвольте вам напомнить, что эта процедура заметно изменилась с тех пор, как начал меняться наш мир. Оно стало куда более… буквальным. Оно действительно дает бессмертие.

Конфирмация?

Конфирмация — это просто что-то вроде повторной прививки после Крещения, просто дополнительная заморочка, когда в обычную кровь добавляется кровь вампира-епископа. Вступление в брак? Да, верно. Хотя, наверно, только через чей-нибудь труп. То же самое касается принятия монашеского сана.

Но я не могу рисковать душой Исузу. Я не могу допустить, чтобы с ней случилось что-нибудь непредвиденное за время, которое пройдет с нынешнего момента до ее обращения. Это означает, что вопрос с ее Крещением придется отложить. К счастью, для крещения не обязательно нужен священник. Разве что в критической ситуации вроде чьей-нибудь смерти…

И у меня еще есть тот крест. У меня еще есть свечи, и елей, и пустой пузырек, в который только надо налить немного недавно освященной воды. К счастью для меня, я знаю, к кому обратиться. Я обзавелся нужными связями.

— Ну, и когда вы приступаете? — спрашиваю я отца Джека во время нашей очередной прогулки, когда мы в очередной раз убиваем время.

— К чему?

— К своим обязанностям, — говорю я. — Служите мессу. Отправляете… хм-м… службу.

Отец Джек улыбается достаточно широко, чтобы клыки стали видны. Если бы не сплошь черные глаза и цвет лица, как у клоуна, вы бы вряд ли догадались, что отец Джек — вампир, пока он не покажет клыки. Конечно, отец Джек собаку съел по части сокрытия своей истинной сути. Не то, чтобы сейчас это имело значение, но факт остается фактом.

Между прочим, мне нравится быть в курсе дел. Мне нравится знать… скажем так, о наклонностях отца Джека. Это поможет мне умолчать о существовании Исузу — в том случае, если факта его принадлежности к роду вампиров окажется недостаточно. Вдобавок это позволяет чувствовать себя святее Папы Римского. Про отца Джека такого точно не скажешь. Он священник ровно настолько, насколько я — контролер качества крови. Мы оба «люди лунного света»,[63]во всех смыслах этого слова.

— Выходит, вам захотелось побывать на службе, — говорит он, клыки все еще заключают его улыбку в круглые скобки.

— Думаю, дань прошлому.

Шире улыбка. Больше клыков.

— Джек, — говорю я. — Прекращайте это, договорились? Я забыл очки.

— Убейте меня, чтобы стать счастливым, — отвечает отец Джек. — Или… погодите, нет. Не счастливым. Чтобы удивиться.

— Да неужели? И что в этом такого удивительного?

— Вы сами, — говорит отец Джек. — Вы смогли бы стать тем могущественным Ковальски, который признает, что нуждается в Высшей Власти, чтобы справиться с пристрастием к азартным играм?

— Не уверен, что именно так и будет.

— Прелестно.

— Но не так прелестно, как юный послушник, верно?

— Туше.

— Скажите… — я меняю тему разговора и возвращаюсь к тому, с чего мы начали.

— Да?

— Я давно не ходил в церковь. Люди все так же крестятся и окропляют себя святой водой, когда входят туда?

— В этом плане все по-прежнему, — говорит отец Джек. — Святая вода. Литургия. Процедура Крещения немного изменилась, но я уверен, что вы уже в курсе. Только рыба стала выглядеть иначе.

— Рыба?

— Символ первых христиан, — поясняет отец Джек. — Они с ним немножко побаловались. Теперь у рыбки появилась улыбка, и она показывает зубки.

Пауза.

— Рыбка стала похожа на… нежно любимую Господом пиранью, но я от этого не в восторге.

— Говорите как есть.

Однако отец Джек только улыбается — снова улыбается, предвкушая новый улов. Клыки заключают его улыбку в круглые скобки. Он похож на ту самую чертову пиранью… но, по крайней мере, счастлив.

Я представляю это примерно так: Исузу умирает, не скоро, но раньше, чем кто-либо из моих знакомых. И рядом нет ни одного священника — во всяком случае, такого, с кем безопасно иметь дело. В итоге я сделал все своими руками. Точно так же, как Хэллоуин. Как те паршивые рождественские подарки. Я крестил Исузу как раз перед ее девятым днем рождения. Я обещал Господу, что попрошу об этом кого-нибудь облеченного саном и имеющим больше прав на проведение подобной операции, как только это будет безопасно.

— Холодно.

Вот и все, что говорит Исузу, когда я лью святую воду ей на голову, а она склоняется над раковиной.

— Это должно напомнить тебе о боли, которую Иисус вытерпел ради нас, — объясняю я, чтобы хоть как-то вознаградить ее за мучения.

Как всегда.

— Ох, — она стискивает зубы — мой новобранец армии Христовой. — Ладно, — добавляет она.