Книга Самый глупый ангел - Кристофер Мур

— Прошу прощения? — сказал Брайан.

А за церковью мертвые тоже заразились праздничным духом.

— Он ее щас завалит прям тут, на погосте, — сказал Марти Поутру. — Кто бы мог подумать, что мозгоправы умеют так стонать? Карнальная воплетерапия, док?

— Ни за что, — отозвалась Бесс Линдер. — На ней «Армани», она его пачкать не захочет.

— Вы правы, — сказал Джимми Антальво. — Они просто обсосут друг другу физиономии, а примирительный секс оставят до после гулянки. Только откуда вы знаете, что на ней «Армани»?

— Вот странность, — ответила Бесс. — Понятия не имею. Наверное, женская интуиция.

— Спели бы «Доброго короля Венцеслава», — вздохнула школьная учительница Эстер. — Обожаю эту песню.

— Кто-нибудь видел кошмарную собаку биолога? — спросил Малькольм Каули, мертвый книготорговец. — В прошлом году тварь помочилась на мое надгробье три раза.

— Минуту назад он тут что-то вынюхивал, — сообщил Марти Поутру, — но убежал внутрь, когда стали выносить еду.

А внутри Живодер сидел под рождественской елкой и разглядывал очень странное существо. Он таких раньше не видел. Существо это висело на ветках, но не белочка — да и едой не пахло. Вообще-то лицом оно больше всего напоминало другую собаку. Живодер заскулил и принюхался. Если это собачка, где у нее попа? Как с ней поздороваться, если нельзя понюхать попу? Живодер осторожно попятился, чтобы разглядеть этакую невидаль получше.

— Чьебо уставилься? — сказал Роберто.

И не успеешь оглянуться, а Рождество уж тут как тут[6]

Год спустя — то есть через 365 дней после Идеально Одинокого Рождества — в городок въехал чужак. Звали его Уильям Джонсон, а работал он в закутке внутри огромного стеклянного куба в Кремниевой долине. Там он весь день передвигал по экрану разные штукенции. Жил сам по себе в кондоминиуме, а каждое Рождество брал две недели отпуска, ехал в какой-нибудь городишко, где его никто не знал, и отмечал праздник по-своему. На сей раз для персональной гулянки он выбрал Хвойную Бухту. Он предвкушал деяние, ибо впервые совершал его так близко к дому. Безрассудство можно себе позволить — это его двенадцатая рождественская поездка, ровная дюжина, чего ж не угоститься? А кроме того, отпуск задержался на неделю из-за свистопляски с проектом, поэтому на сей раз времени для тщательных поисков не осталось. Тут далеко не уедешь.

Уильям никогда особо не вникал, почему хобби одолевает его именно в Рождество. Так вышло, что впервые оно отпраздновалось в Элко, штат Невада, где Уильям встретился с женщиной. Познакомился с нею в Юзнете, а когда выяснилось, что она не только сама не живет в Элко, но и вообще не «она», Уильям выместил свою фрустрацию на проститутке с местной стоянки дальнобойщиков. И понял, что ему понравилось. И потом, опять-таки, все, наверное, из-за того, что его мамаша (блядь!) так и не снабдила его средним именем. Ведь человеку полагается носить среднее имя, черт бы его драл. Особенно если хочешь стать коллекционером, как Уильям.

Проезжая в арендованном грузовом фургоне по Кипарисовой улице, Уильям мычал себе под нос «Двенадцать дней святок»[7]и улыбался. Двенадцать. В глубине фургона, в кулере, в вакуумных упаковках меж листов прозрачного пластика один к одному в ряд розовыми подушечками покоились на сухом льду одиннадцать человеческих языков.

Уильям поставил фургон на стоянку перед салуном «Пена дна», поправил наклеенные усы, огладил поддетый костюм с набивкой, в котором выглядел на двадцать лет старше, и ступил на асфальт. Захолустный, просроченный и, в общем, ветхий фасад заведения внушал оптимизм: отличное место для поисков двенадцатого экспоната.

— «И куропатка в грушевых ветвях», — тихонько мурлыкал Уильям.

В поисках темы для Одинокого Рождества наступил термоядерный расплав.

— Это же, блядь, Рождество, — ворчала Мэвис. — Прифигачить мишуру, срубить сосну, плеснуть в яичный коктейль рому побольше — и как новенькое. Вам чего надо, Второго Пришествия?

Некоторые вспоминали прошлый опыт, и тогда из-за Идеально Одинокого Рождества им становилось как-то не по себе. Снились сны, кошмарились кошмары, вспыхивали даже обратные кадры того, что и вспомнить никто не мог толком: было — не было? Однако странное дело: гуляк это не обескураживало, все были готовы устроить в этом году зашибенскую вечеринку, словно дали себе слово починить то, что и сломано-то не было. Разговоры о Рождестве начались с Дня всех святых, а потому оргкомитет уже поколачивало от напряжения.

— А если Мексиканское Рождество, посада? — предложила Лена Маркес. — Я наделаю энчилад, у нас будут пиньяты, можно раздобыть…

— Ослика! — перебила ее Мэвис. — С агрегатом как тавровая балка.

— Мэвис! — Лена сказала «адьос» мечтам о посаде, которые у нее на глазах потонули в клоаке воображения хозяйки, вдохновленного тихуанскими притонами со стриптизом.

— Костюмированный бал, — до крайности серьезно изрекла Молли — так, будто и впрямь объявляла Второе Пришествие. Ну, или устами своими доносила весть от Виггота, Бога Червей.

— Нет, — сказал Тео, весь день сидевший у дальнего конца стойки: он изо всех сил старался не вмешиваться. — В костюмах люди ведут себя странно. На День всех святых я такое постоянно вижу. Для них это как лицензия на мудозвонство.

Все женщины обернулись к Тео — с такими лицами, словно он только что выжал скунса им в лимонад.

— Отличная мысль, — сказала Лена.

— Я — за, — сказала Мэвис.

— Все любят наряжаться, — сказала Молли.

— Ты — да, — сказала Мэвис.

— Ей положено. — Лена ткнула подругу локтем под ребра.

— Мне твой прошлогодний костюм понравился, — сказал Тео.

Все опять посмотрели на него.

— Ох, ну что я понимаю? — вздохнул констебль. — У меня же хромосома XY, а туда же.

— Мы с Такером на День всех святых из дому не выходили, — сказала Лена. — Крылан болел. Хоть теперь нарядимся.

— А я с осликом все равно что-нибудь сварганю, — сказала Мэвис.

— Пойду я отсюда. — Тео сполз с табурета и направился к дверям.

— Не будь таким, блядь, паломником, Тео, — крикнула ему вслед Мэвис. — Как на панно в католической церкви.