Книга Соперницы - Ольга Карпович

Она и не думала, что вечер окажется таким приятным. Голубчик еще утром сообщил, что за ужином познакомит ее с каким-то итальянским бизнесменом, большим любителем классической оперы и меценатом. По его словам, итальяшка как-то слышал ее еще в Союзе, страшно впечатлился и теперь за счастье почтет поспособствовать великолепнейшему сопрано наладить нужные связи в западном мире.

— А мое темное прошлое твоего доброго самаритянина не смущает? — недоверчиво прищурилась она.

— А откуда же ему знать про твое темное прошлое? — развел руками Анатолий. — Хорошенько запомни: в последние годы в Союзе ты подвергалась гонениям за свободолюбие и крутой нрав, а теперь наконец смогла вырваться из-за железного занавеса и готова, так уж и быть, осчастливить лучшие сцены Европы своим присутствием. Так ему и заяви, он проглотит.

«Должно быть, какой-нибудь замшелый старикашка в маразме», — решила она. А все-таки подготовиться к вечеру решила основательно. Провела несколько часов в салоне красоты, где старательные работницы окончательно уничтожили последние следы ее невзгод — выхолили руки, заставили волосы блестеть и мягко струиться, а кожу лица сделали гладкой и свежей. Затем отправилась по магазинам и вернулась домой с ворохом приятно шуршащих свертков и пакетов. В общем, она под вечер выплыла из спальни в длинном белом с серебряным отливом платье, оставляющем обнаженными плечи и спину, — и Анатолий восторженно присвистнул.

Теперь же, когда итальянский меценат оказался сорокапятилетним живчиком, с буйными кудрями, сквозь которые проглядывала намечающаяся плешь, и апоплексическим цветом лица, она и вовсе разошлась и чувствовала себя полностью в своей тарелке. Голубчик наблюдал за ней с другого конца стола со странной, болезненной полуулыбкой.

Прощаясь, Фабрицио долго жал ее руку, обещал познакомить со всеми известными ему итальянскими импресарио, каждый из которых, по его словам, был обязан ему чуть ли не жизнью, и клялся, что немедленно застрелится, если она не согласится отужинать с ним завтра.

Она смеялась и говорила:

— Стреляйтесь! Ну что же вы медлите?

— Бедняга Каталано, кажется, совсем потерял голову, — заметил Анатолий уже дома.

Светлана сбросила туфли и, взобравшись на диван с ногами, прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь. Голова кружилась то ли от выпитого шампанского, то ли от предвкушения ожидающего ее блестящего будущего.

— М-м-м, надеюсь, — отозвалась она. — Я старалась изо всех сил.

Анатолий разлил по стаканам виски, протянул ей, она поблагодарила кивком. Он опустился в кресло напротив и не сводил с нее тяжелого, напряженного взгляда.

— Пусть только устроит мне прослушивание, а уж я смогу показать, на что способна, — щебетала Светлана. — Надо бы мне заняться своим английским, как считаешь, я не совсем все забыла? И еще, конечно, проблема с документами… Не представляю, как ему удастся раздобыть мне визу в Италию, я ведь бесправная эмигрантка. Впрочем, он, конечно, может сделать мне предложение, это значительно все упростит, — она засмеялась.

— Как ты быстро освоилась, — с ироническим восхищением заметил Голубчик. — Все уже распланировала…

— Толя, ну перестань. Ты что, и правда ожидал, что я буду торчать у тебя дома в халате и принимать милости? У меня, к сожалению, нет времени на ностальгические посиделки. Мне не так мало лет, как ты помнишь, нужно действовать быстро.

— Приятно видеть, что ты не меняешься, — сквозь спокойный ровный тон его голоса пробивалась тщательно скрываемая ярость. — Ни секунды не раздумывая, отбрасываешь за ненадобностью все, что мешает в достижении цели. А тебе никогда не приходило в голову, что вместе с тем ты отталкиваешь и что-то нужное, может быть, даже необходимое? С завидным постоянством обеими руками отталкиваешь собственное счастье.

— Ой, боже мой, Толя, что за высокопарность? Ты перебрал за ужином? — поморщилась она. — Пойду-ка я спать, пока мы с тобой не добрались до «ты меня уважаешь?».

Светлана встала, босиком двинулась к выходу, неся туфли в руке, уже у двери обернулась. Анатолий стоял у барной стойки. Глаза его неотрывно следили за ней, налитые кровью глаза хищника, от которого только что ускользнула давно выслеживаемая добыча.

— Кстати, ты ведь хотел что-то мне сказать? — поинтересовалась она.

— Думаю, теперь тебе это будет уже неинтересно, — глухо отозвался он.

— Как знаешь.

Дернув плечами, она вышла из комнаты.

Ясно, что Толя бесится. Думал поиграть в доброго волшебника, рассчитывал, что она окажется потерянной, беспомощной, полностью в его власти, он же будет с непринужденной улыбкой оказывать ей благодеяния, тайно гордясь собственным благородством. Нет уж! Ни у кого одалживаться она не станет, не в ее это характере, который вам, дорогой Анатолий Маркович, должен быть хорошо известен.

Через три месяца она уже репетировала Кармен на сцене Римской оперы. Расклеенные повсюду афиши приглашали ценителей классического вокала оценить дебют восходящий звезды Стефании Каталано. Зрители валом валили на неожиданно объявившееся величайшее сопрано последнего десятилетия. Газетные рецензии захлебывались восторгом.

А она снова стояла на сцене, чувствуя на лице жар софитов, слыша грохот оркестра, видя перед собой живую, пульсирующую пропасть зрительного зала. И стоило глубоко вдохнуть воздух, как вся она словно исчезала, растворялась в густом потоке собственного голоса и парила над сценой, невесомая, бестелесная, воплощенная мощь звука и музыки. И все пережитое, все беды и поражения, все острые вспышки счастья и следовавшие за ними кромешные провалы выплескивались из нее вместе с звучанием держащей зал за горло стальным кольцом мелодии. Наконец-то, господи, наконец-то она на своем месте.

Счастливый молодожен Фабрицио темпераментно ругался с нанятым им же самим импресарио. Эд не вылезал из реквизиторской театра, часами перебирая бутафорские шпаги и мечи.

Голубчик на премьеру не пришел. Только прислал после представления огромную корзину ее любимых мелких разноцветных хризантем.

* * *

В следующий раз встретились они только через два года в Нью-Йорке.

Светлана тогда позвонила ему из отеля, с деланым легкомыслием болтала что-то о гастролях, о том, что у нее почти случайно образовался свободный вечер и провести его в этом безумном пугающем городе не с кем. Толе совершенно незачем было знать, сколько звонков в разные точки мира пришлось ей совершить, как хитроумно вести разговоры с разнообразными секретарями и менеджерами, чтобы выяснить, где будет находиться гражданин мира Анатолий Маркович Голубчик в начале апреля этого года.

— В каком ты отеле? — спросил Анатолий. — Я подойду к семи. Встретимся в баре?

— Ну зачем, там столько людей, — капризно отозвалась она. — Поднимайся ко мне в номер, мы же свои люди.

Опустив трубку на рычаг, она подошла к зеркалу, придирчиво осмотрела встревоженное осунувшееся лицо, лихорадочно блестевшие глаза, беспокойные руки. Взгляд охотника, выслеживающего добычу. Что и говорить, вид не слишком соблазнительный. Придется потрудиться, чтобы к семи часам предстать перед Толей довольной жизнью, игривой и страстной женщиной-кошкой.