Книга Королева сыска - Галия Мавлютова

— Во здорово, что ты зашла! — радовался знакомый опер, с которым она столкнулась в коридоре по пути к паспортному столу, так искренне и бурно ликовал, будто свершилось чудо из чудес.

Опера звали Володей, он был из старательных, но большим сыщицким талантом не награжденных.

Причины его радости выяснились незамедлительно.

— Слушай, Гюзель, не получается у меня женщин разговорить. Мужика любого расколю, а с женщинами туго. Почему так? Но не в этом дело.

А в том, что сидит у меня в комнате одна деваха.

Отпускать ее обидно, потому что знаю — она это, она. Но не пробить. Два часа бьюсь, и без толку.

Помоги мне, а? Ты с ба… женщинами умеешь. О!

Она же работала под проститутку. А проститутки — эти совсем по твоей части.

— А в чем там дело? — сам собой вылетел вопрос, хотя на языке вертелся отказ. Слово «проститутка» подействовало или что-то другое. Или милицейский бес попутал.

Володя охотно принялся рассказывать:

— Девка молодая и, в принципе, симпатичная.

Знакомилась с мужиками, желающими оторваться, обещала три короба удовольствий за умеренную плату, заманивала в заранее выбранный подъезд заранее выбранного дома. А там заводила в лифт, куда следом заскакивал ее сообщник. Ее дружбан огревал похотливца по башке тяжелым неустановленным предметом, но не насмерть. После чего парочка вдвоем устраивала интенсивный шмон в карманах терпилы, снимала с него ценную верхнюю одежду, перстни и смывалась. Пятнадцать таких случаев по району, представляешь? Поможешь, а, Гюзель?

Почему она согласилась, почему сказала: «Хрен с тобой, пошли посмотрим, что за краля у тебя?»

Куда вдруг, словно вода в сливную воронку, ушла усталость? Правда, она выдвинула Володе два условия: первое — он за нее сходит в паспортный и отдаст Юле долг, второе — у нее всего час свободного времени, если за час не выйдет, не обессудь, есть еще дома дела…

Когда она ввалилась домой, все плыло перед глазами от усталости. Допрос Володиной девахи продолжался четыре часа. Ну, не смогла она встать, все бросить и уйти, когда минул час, девка не раскололась к тому времени, но Гюрза уже почувствовала, что дожмет ее. Что никуда та от нее не денется, сознается во всем, как миленькая. И дожала-таки!

На пятом часу обработки выбила чистосердечное признание в двадцати шести преступных эпизодах, имевших место в лифтах нашего города. А также выяснила фамилию и адрес сообщника молодой дурехи, в которого та была влюблена, отчего и согласилась участвовать в его криминальных затеях.

Ох уж эта любовь! Опер Володя помчался брать кавалера-преступника, а Гюрза потащилась домой.

Но поймет ли ее Волков, с которым у нее было назначено на шесть часов свидание? Поймет ли, что она даже не могла ему позвонить, сказать «все отменяется», потому что нельзя было давать допрашиваемой ни минуты передышки, чтобы прийти в себя? Ну не дура ли она! Фанатичка, как еще это назвать?

Хотелось есть, но не осталось сил на готовку, а ничего такого, что достал бы из холодильника и тут же слопал, она знала, у нее нет. «Дьявол с ней, с едой. Спать, спать, спать… Все — на завтра».

Коснувшись головой подушки, она сразу унеслась в счастливое темное забытье…

Телефонный звонок — то из немногих средств, что в состоянии вырвать ее из самой крепкой отключки. Она нащупала аппарат на тумбочке, сняла трубку. С трудом разлепив глаза, посмотрела на циферблат будильника. Сколько сейчас? Сколько ей дали поспать? Стрелки показывали, десять пятьдесят, темнота за окнами указывала на вечер. Час с небольшим проспала. А кто звонит? Она приставила трубку к уху, пробормотала «але».

— Это Беляков говорит. Я все сделал. Есть в картотеке наш Осман. Передо мной сейчас матерьяльчик на него. Вам прочитать? Хотите послушать? Я прочитаю.

— Читай, — сказала она с усилием, разве не добавила: «что с тобой поделаешь».

Она слушала, закладывала в мозг информацию, сообщаемую ей бодрым лейтенантским голосом, знала, что ничего не забудет, но обдумывать сейчас что-либо было выше ее сил. Завтра, завтра, завтра…

9.12.99, вечер

Гюрза вышла из вагона одной из первых. Все-таки ей не надо было волочить по проходу пухлые сумки и чемоданы. Она приехала налегке. Дамская сумочка на плече и в руке целлофановый пакет.

Вот содержимое пакета изменилось. Хоть и отлучилась она из города меньше чем на сутки, однако, вступив на перрон Варшавского вокзала, почувствовала себя блудной дочерью, наконец вернувшейся домой. Будто из кругосветного странствия, честное слово. Наверное, в поездах дальнего следования живет особая аура, которая просачивается в тебя заразой, даже если ты и проехала-то всего ничего.

Скажем, из Пскова до Питера. Согласитесь, не перегон.

В вокзальную сутолоку она не попала — встречающих мало, как и приехавших, как и носильщиков, как и прочего вокзального люда. Кстати о птичках. Вот одна из них. Молодой человек с хилым букетиком из трех гвоздик, косящий под встречающего. Блуждает по сторонам профессионально цепким взглядом. Высадка из поезда — удобный момент. Какая-то толчея да возникает, все одновременно выносят свои вещи из вагонов.

Один чемодан вытащен из поезда, оставить с ним некого, но надо идти за следующим, подумаешь — какие-то полминуты, что можно успеть, пока ходишь за следующим… Можно, очень даже можно успеть. Но на то имеются вокзальные оперы, чтобы такие вот, с букетиками, не слишком-то вольничали.

Гюрза дошла до конца перрона, ступила на собственно вокзальную территорию. Здесь стояли сейчас, впрочем, как и всегда, провожая и встречая своих клиентов, тележки с мороженым и пирожками. Сколько помнит — всегда эти места занимали тележки. Менялась их конструкция, появились на бортиках рекламные наклейки, средний возраст продавщиц стал меньше, тележечный ассортимент увеличился, но место оставалось неизменным. А ведь именно из-за этих тележек на этом самом вокзале она чуть было не лишилась профессии. Гюрза прошла мимо мороженщиц-пирожковщиц и спускалась по ступеням на выход в город, а за ней шлейфом тянулось воспоминание о той истории многолетней давности.

Ей было тогда… ох, как немного же ей было тогда, когда она носила еще звание лейтенанта милиции, короткую юбку по моде тех лет и длинные волосы. И отправили ее с коллегой-опером в служебную командировку в псковский город Остров.

С единственным заданием — привезти в Ленинград девочку-воровку. На Варшавском вокзале коллега-опер отошел на время, а девчонка (она была без наручников) захотела пирожков и попросила разрешения сходить за ними. И она не смогла отказать девочке. Те двадцать минут, что девочка ходила за пирожками, показались двадцатью часами.

Если бы напарник узнал, что она отпустила малолетнюю воровку, он просто не понял бы этого психологического изыска. Ее бы уволили — и на карьере можно было бы ставить крест. Девочка вернулась на несколько секунд раньше напарника. Но больше милиционер Юмашева таких ошибок не делала.