Книга Замурованная. 24 года в аду - Найджел Которн

Несмотря на все случившееся, Фрицль по-прежнему хотел видеть детей, Элизабет и свою жену Розмари. Он сказал своим адвокатам: «Я хочу увидеться со своей семьей, чтобы все им объяснить и узнать, как у них дела. Я за них переживаю».

В своей камере он был завален пятью тысячами электронных писем, источавших ненависть, но кроме этих писем он получил и свыше двухсот любовных признаний от женщин, предлагавших ему свое участие и понимание. Они были уверены, что он был неправильно понят и «добр сердцем». Он, в конце концов, всего лишь запер свою дочь Элизабет в подвале на 24 года, чтобы не дать ей сбиться с верного пути и уберечь ее от наркотиков и алкоголизма. Ему даже прощали тот факт, что дочь зачала от него семерых детей, говоря, что он всего лишь хотел научить свою дочь «радостям материнства».

Преступники нередко получают письма в поддержку, утверждает доктор Майк Берри, психолог из университета Метрополитан в Манчестере. Даже насильники и убийцы, такие как Питер Сатклифф, получали любовные письма и предложения руки и сердца, рассказывал он. «Авторы таких писем часто думают, что могут помочь преступнику или изменить его, но обычно все это безуспешно. Есть риск, что написавший письмо потом окажется обманутым, а преступник причинит ему боль».

Наряду с расследованием возможной причастности Фрицля к убийствам 17-летней Мартины Пош в 1986 году и Анны Ньюмауэр, тоже 17-летней, в 1966 году, полиция также рассматривала вероятность его причастности к нераскрытому убийству чешской проститутки. По словам немецкой газеты «Билд», полиция пыталась установить возможную связь между Фрицлем и убийством Габриэллы Супековой, 42-летней проститутки, чье тело было найдено неподалеку от австрийской границы в августе 2007-го, где Фрицль в это время отдыхал. Вновь открыли дело 16-летней Юлии Кюрер, которая бесследно пропала из Пулкау в 100 км от Амштеттена в июне 2006-го.

12. День матери

День матери в Австрии отмечается во второе воскресенье мая, так же как в США и в Канаде. В 2008 году он выпал на 11 мая, всего три недели спустя после освобождения Элизабет и двух ее мальчиков из заточения. Впервые Элизабет могла отпраздновать День матери с тремя детьми, которых забрали у нее при рождении. В клинике сказали: «Если какая мать и заслужила поздравлений в этот день, то это Элизабет. Но, поскольку все они еще только привыкают к простым вещам в жизни, большого праздника не было».

Все же дети преподнесли Элизабет цветы, и они все вместе сели за праздничный стол, украшенный цветами.

«Это была трогательная сцена. Они подавали радостные признаки того, что между ними начинается полноценное семейное общение». Весь больничный персонал смотрел в будущее с оптимизмом.

Впервые за 24 года Элизабет смогла провести этот праздник со своей матерью. Но беспокойство по поводу ее здоровья все еще было в силе. К этому времени она по-прежнему была не готова к разговору с полицией, которой не терпелось подтвердить обвинения Фрицля в убийстве. Следователи были уверены, что доказательств у них достаточно, чтобы привлечь его к ответственности за смерть Майкла, брата-близнеца Александра.

В самых первых ее показаниях на восьми страницах, которые были взяты сразу после того как она впервые вышла из подвала, Элизабет говорила, что родила Майкла и Александра самостоятельно. Но к тому времени, как Фрицль спустился к ним три дня спустя, Майкл был уже мертв. Тогда Фрицль сжег труп младенца в подвальной печи для мусора и забрал Александра с собой наверх. Полиция пыталась объективно оценить, достаточно ли этой информации, чтобы определить, есть ли в его пренебрежении к Элизабет и новорожденным состав преступления. Чтобы возбудить обвинение в убийстве, им надо было доказать, что Майкл выжил бы, если бы Фрицль не отвернулся от ребенка и обеспечил бы ему вовремя медицинскую помощь.

Тем временем Стефану, Феликсу и Керстин выписали свидетельства о рождении и дали австрийское гражданство, что означало, что они по меньшей мере теперь существуют. До тех пор Керстин, Стефан и пятилетний Феликс не были нигде зарегистрированы, потому что их отец держал их появление на свет в тайне, но Элизабет удалось записать даты их рождений, которые она предоставила властям.

Учитывая состояние Элизабет, становилось понятно, что она должна была оставаться в клинике не на один месяц, а лечение будет длиться еще много лет. Однако их юрисконсульт Кристоф Хербст, постоянный посетитель, сказал, что семья жила «более-менее нормальной жизнью» в клинике Мауэр. «По утрам они встают около шести-семи часов, – рассказал он. – Потом вместе завтракают. Завтрак они получают от больницы. Потом они сидят вместе за большим столом, разговаривают, спорят и шутят».

Теперь дети могли радоваться играм, которых не могли себе позволить в подвале, в чем им помогали их сестры и брат сверху. «Потом все занимались своими делами, – рассказывал Хербст. – Они играли в компьютер, читали, рисовали – делали все, что им хотелось. Наблюдать за их семьей было безумно интересно, потому что они вели себя, как нормальная семья».

Кроме того, он буквально восхвалял Элизабет. «Элизабет – это целый бастион силы. Сейчас она счастлива впервые, – сказал он. – Ее самое большое желание – это удержать семью вместе. Им нужно время, чтобы залечить раны и жить вместе. Все остальное вторично для нее».

Хербст также отдавал должное ее усилиям создать хотя бы видимость нормальной жизни для своих детей в подвале. «Под землей Элизабет пыталась чему-нибудь научить детей, – сказал он. – У них были уроки, они учили немецкий язык, математику. Так что у них было образование, и они очень воспитанные дети. Конечно, это поражает. Если вы поговорите со Стефаном, то увидите, что он очень вежливый и умный мальчик. Я думаю, Элизабет пыталась создать им хоть какие-то условия и дать им хорошую, по мере возможности, жизнь хотя бы в подвале».

Он сказал, что Элизабет хорошо реагировала на свое запоздалое возвращение в мир вне стен подвала. «Это счастье для Элизабет – заново открывать мир. Ей очень хочется просто выйти на улицу и почувствовать дождь. Но сейчас для них важно адаптироваться постепенно. Так что пока они только разговаривают друг с другом».

«Элизабет и ее дети из подвала пока не имеют представления о своем будущем, – сказал он. – Кто-то из тех, кто слышал эту историю, может подумать, что Элизабет – это персонаж какого-то фильма ужасов, но слухи о том, что у нее нет зубов и она едва может говорить, – лишь слухи. Если она попадется вам на глаза, вы ни за что не догадаетесь, через что ей пришлось пройти, потому что выглядит она как любой нормальный человек. Своей семье она говорит, что все, к чему она сейчас стремится, – это нормальная жизнь, нормальная настолько, насколько они могут надеяться. Это ее единственное желание».

Хербст также жаловался на дезинформацию и отмечал, что после того, как Элизабет и ее дети впервые вышли из подвала, был сделан огромный рывок вперед. «О многих вещах репортеры сообщают неверно или превратно. Я имею в виду, во-первых, то, что дети уже нормально говорят по-немецки. Они стали общаться наравне со всеми. И ходить наравне со всеми. А то, что пишут об Элизабет... То есть сейчас она совершенно нормально выглядит – очень привлекательная женщина, если просто посмотреть на нее. И вы знаете, самое важное то, что она стала чувствовать: ее дети счастливы, спокойны, и это было лучшим облегчением для нее».