Книга История Наташи Кампуш - Майкл Ляйдиг

Австрийский городок Штрасхоф-ан-дер-Нордбан совсем невелик. Здесь есть знаменитый железнодорожный музей, несколько гостиниц и темное прошлое, о котором его жители, числом более девяти тысяч, избегают упоминать проезжающим через него туристам. Именно здесь Адольф Эйхман, один из верховных идеологов нацистского холокоста, в конце войны отправил в концентрационный лагерь двадцать одну тысячу венгерских евреев — заложников режима, уже водворившего в польские лагеря смерти миллионы.

Заключенные лагеря Штрасхоф оказались счастливчиками: большей части из них удалось пережить войну в качестве рабов-чернорабочих на заводах и мастерских близлежащей Вены. Местные — как и большинство австрийцев, которые после 1945 года испытывали коллективную амнезию относительно нацистского режима и своей роли в нем, — предпочитают поговорить о «Звуках музыки»[1], пиве и цветах этого города-сада, пригорода столицы, нежели о сравнении себя с жертвами и палачами. «Теперь все это в прошлом», — заявил один почтенный житель Штрасхофа вскоре после того, как солнечным днем 23 августа 2006 года в 12.53 его город вновь вошел в историю.

Именно в этот момент бледная и напутанная девушка — кожа прозрачно-белая после многих лет заточения без дневного света, бесцветные глаза щурятся от солнца, от которого она совсем отвыкла, — бросилась бежать от подъездной дорожки дома номер 60 по Хейнештрассе. Она оставила пылесос «Бош», которым чистила салон BMW, и понеслась прочь.

Не было ни направленных на нее прожекторов, ни вооруженных охранников, ни собак, ни колючей проволоки, ни «полосы смерти», которую она вынуждена была преодолевать. Тем не менее это был великий побег, торжество человеческого духа над невыразимой жестокостью, претерпевавшейся этой хрупкой девушкой предшествующие 3096 дней.

Это был миг, о каком десятилетняя девочка мечтала с тех пор, как была похищена на улице по дороге в школу человеком, о подобных которому родители предупреждают детей, хищником того сорта, что измышляют голливудские сценаристы и романисты, дабы изобразить воплощение зла. Но произошедшее с ней не было выдумкой, и за время своего заточения она множество раз задавалась вопросом, будет ли когда-либо у истории ее жизни счастливый конец.

Человек, лишивший эту девушку детства, приостановив ее жизнь, дабы насытить понукавших им демонов, на мгновение отвернулся от нее, отвечая на звонок по мобильному телефону. Это отвлечение внимания, это расщепленное мгновение, в кое Бог словно отправил сообщение, что Он не забыл Наташу Кампуш, послужило импульсом для ее побега из плена, своим характером и продолжительностью позже то потрясавшим, то озадачивавшим весь мир.

У нее было мало времени. Ей необходимо было воспользоваться этими первыми секундами, пока пылесос все еще гудел на полу BMW 850i ее похитителя, а домохозяйки по соседству готовили ланчи, чтобы увеличить расстояние между собой и человеком, укравшим ее детство. Последний день, когда она обладала такой свободой, прежде чем сгинуть в доме психопата Вольфганга Приклопиля, был ветреным и сырым утром 2 марта 1998 года.

Мышцы, отвыкшие от физических упражнений, движимые удвоенной энергией страха и адреналина, толкали ее недокормленное тело, пока она перебиралась через живые изгороди по садикам позади домов на соседнюю улицу. Это был двухсотметровый забег, незафиксированный съемкой. Будь всё иначе, это была бы киносъемка поворотного момента… момента, когда она выбрала лучшую жизнь. Позже она охарактеризует свое решение как спонтанное:

Я просто знала, что если не сейчас, то, быть может, уже никогда. Я посмотрела на него. Он стоял ко мне спиной. Как раз за несколько минут до этого я сказала ему, что больше не могу так жить, что попытаюсь сбежать. Да, подумала я, если не теперь…

Для меня это было вечностью, хотя в действительности все длилось десять — двенадцать минут. Я просто побежала по садам, перепрыгивая через множество изгородей. В панике двигалась по кругу, высматривая, есть ли где-нибудь люди. Сначала позвонила в дверь того дома, но звонок почему-то не сработал, и затем увидела какое-то движение на кухне.

Я должна была ясно и точно дать понять — у меня крайняя необходимость. Та женщина была очень поражена, поэтому никак не могла сообразить, что к чему. Она все твердила: «Я не понимаю, я не понимаю». Она повторяла это снова и снова: «Я ничего не понимаю».

Она не впустила меня. На долю секунды я изумилась. Однако разрешить войти в свой дом совершенно незнакомому человеку — нужно понять ту женщину в маленьком домике, у которой к тому же больной муж. Я не могла позволить себе даже спрятаться за кустами. Я боялась, что преступник убьет хозяйку, или меня, или нас обеих.

Это-то я и сказала. Что он может нас убить. Но женщина все еще была напугана и не разрешала мне ступить на ее крохотную лужайку. Я была потрясена. Чего я действительно опасалась, так это приезда местной полицейской машины из участка соседнего Гензерндорфа. Я хотела поговорить только с человеком, ответственным за «дело Наташи Кампуш».

Появились двое полицейских. Я сказала, что меня по-хи… нет, что я сбежала и что меня держали в заточении восемь лет. Они спросили, как меня зовут, когда я родилась, мой адрес и так далее. Я отвечала на все вопросы. Естественно, все это было не очень-то здорово. Потом они повторили по рации всю полученную от меня информацию. А затем я все время убеждала их, как можно быстрее отправиться со мной к их машине. Я просто не пойду через сад к машине, твердила я им.

Потом полицейские связались со своим начальством, и ребенок, которого сыщики уже давно причислили к мертвым, переродился в девушку — напуганную и неуверенную, но невредимую, наконец-то освободившуюся из лап человека, который в один день дарил ей подарки, а на следующий грозил убить, если она хоть когда-нибудь попытается сбежать от него.

Несколько часов спустя Приклопиль был мертв: понукаемый нависшим позором и неминуемым наказанием, он бросился под колеса венского поезда. Это лишило мир возможности лицезреть правосудие, осуществляемое праведным судом, также это означало, что вся сложность их взаимоотношений «пленник — похититель» может быть раскрыта лишь ею.

А объяснения требуются до сих пор. В течение нескольких дней этого захватывающего и грандиозного финала, когда каждый приземлявшийся в Венском международном аэропорту лайнер доставлял журналистов и телевизионные бригады, когда факсы ее адвокатов перегревались от заваливавших пол предложений по контрактам на интервью, правам на экранизацию и освещение на телевидении, выяснилось, что сложившиеся в сооруженной для нее тюрьме отношения были весьма далеки от простых «раб — хозяин», «жертва — угнетатель», от саги «добро против зла», в которую так хотел поверить завороженный мир.