Книга Правдивый ложью - Валерий Елманов

Смотрел на меня господин Бэкон поначалу весьма настороженно, причем сразу принялся уверять, будто он и не думал претендовать на мое место.

Вон оно что. Дальше – больше, и я аккуратно все из него вытянул.

Действительно, поставка информации отлажена у господ англичан от и до. По всей видимости, посол решил, что не стоит переходить дорогу человеку, который принял самое деятельное участие в недавних событиях, став – раз стою за креслом царевича – одним из наиболее доверенных лиц Федора Борисовича.

О том, что я вдобавок еще и учитель философии, они знали давно. В этих условиях получалось, что я могу воспринять их предложение нового педагога как покушение на мои права.

Вывод напрашивался сам собой: помимо того что Бэкон не будет принят на эту должность, так еще и князь Мак-Альпин сразу станет враждебно относиться к англичанам. Мало этого, он еще, чего доброго, насоветует престолоблюстителю по поводу просимых для Русской компании льгот такого, что лучше бы вовсе ничего не советовал.

Вот почему прибывший с тем же большим торговым поездом, что и мой Алеха, Фрэнсис Бэкон был немедленно разагитирован послом, дабы он срочно уезжал из Москвы.

Срочность эту сэр Смит пояснил как вынужденную меру, так как о пребывании философа могут узнать при царском дворе, и сведения о нем тогда донесутся до меня, после чего я… Ну тут остается заново процитировать предпоследний абзац.

Короче говоря, в отношении него безукоризненно сработали так называемые идолы театра[41], о которых он написал или еще напишет.

Хорошо, что в нем взыграло любопытство, и Бэкон в обмен на свой завтрашний немедленный отъезд из столицы все-таки упросил включить его в делегацию, сопровождающую посла к царевичу, дабы напоследок посмотреть на человека, учителем которого он должен был стать.

По счастью, разговаривая с философом, мне не пришлось морщить лоб и думать, что на самом деле хочет мне сказать этот черноволосый поджарый человек, поскольку говорил он на чистом русском языке и даже в спряжениях глаголов путался не столь часто – даже удивительно.

Правда, поначалу он обратился ко мне по-английски, очевидно, его ввела в заблуждение моя фамилия, но затем быстро выяснилось, что я в английском ни в зуб ногой, и он, недоумевающе вскинув брови, тем не менее поспешил перейти на русский.

Что касается хорошего знания русского, то Бэкон, не дожидаясь моих вопросов по этому поводу, сам чуть погодя пояснил свою позицию в этом отношении, заметив, что человек, отправляющийся в путешествие в страну, языка которой не знает, собственно, отправляется в школу, а не в путешествие.

Словом, он начал прилежно штудировать русский еще будучи в Англии, общаясь с негоциантами, торгующими с нашей страной. Далее был корабль, а потом и путешествие от Архангельска до Москвы.

– Я даже завел для этой цели специальную тетрадь, в кою записываю все новые русские слова и их значения, ибо предпочитаю в любом деле системность, – любезно пояснил он мне. – И я ничуть не жалею о затраченном времени, – тут же поспешил уверить меня он. – Поверьте, князь, что столько много нового, увиденного мною за время путешествия, с лихвой окупает то легкое разочарование, которое, сознаюсь, я испытал в первые мгновения, когда услышал о том, что место учителя философии занято. К тому же теперь воочию зрю, что оно занято по праву.

Во как! Все-таки я счастливчик. Ну кто еще из студентов МГУ может похвастаться, что удостоился похвалы от самого Фрэнсиса Бэкона?!

То-то.

Только в одном достопочтенный сэр несколько ошибся, о чем я не преминул ему заметить, – почему занято. Пришлось сразу расставить все точки над «i», пояснив, что в настоящий момент пребываю при царевиче в совершенно ином качестве, а потому место учителя философии остается вакантным.

– Но я слышал, что сейчас на Руси происходят достаточно бурные события, чреватые весьма тяжкими последствиями, в том числе для скромного учителя философии.

Так-так. Помимо всего прочего посол, очевидно на всякий случай, решил припугнуть Бэкона и этим.

– А какие события? – делано удивился я. – Поверьте, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. Так, имели место в недавнем прошлом некоторые локальные катаклизмы, но они сейчас уже канули в Лету… почти.

– Но мне передали, что царя Федора Борисовича, то есть моего будущего ученика, на днях чуть не убили.

– Но ведь не убили же, – возразил я.

– Мне также пояснили иное, – невозмутимо продолжил он, – если только я могу говорить с князем откровенно…

– Можешь, – твердо заявил я и, прикинув, что расписные сени всем хороши, но к доверительной беседе не очень-то располагают, бережно ухватив дорогого сэра под локоток, потянул за собой по привычному маршруту, прямиком в Думную келью Бориса Федоровича.

– Знающие люди, которые внимательно наблюдают за развитием событий, полагают, что благополучно миновавшая смерть вовсе ничего не означает – дальнейшие перспективы выжить для царя весьма туманны, – выдал мне на ходу Бэкон и выжидающе уставился на меня.

– Туман тоже развеялся… почти, – заверил я его, предупредив: – Здесь ступеньки, так что поосторожнее.

Бэкон кивнул и испуганно уставился в чернеющий впереди коридор, а потом на меня.

– Да и не собирался я претендовать на место столь уважаемого на Руси князя, – напомнил он мне еще раз, не иначе как решив, будто я коварно привел его в некий филиал московских застенков.

Вот чудак! Представляю, каких страстей понарассказывали ему о крутых нравах при царском дворе.

– Плохо, что не собирался, – посетовал я, чуть ли не силком впихивая почтенного философа в темную келью, где тускло горела лампада.

Впрочем, с дополнительной подсветкой я управился быстро, «включив» подсвечник, стоящий на столе, после чего почти дословно повторил слова царя, некогда произнесенные им во время моего первого визита сюда:

– Уж ты извиняй, полавочников нетути, да и редко кто у меня бывает, потому и с разносолами не ахти, – и сокрушенно развел руками. – Даже кваском со смородиновым листом угостить не могу. – Но сразу утешил: – Однако мы с тобой авось не трапезничать пришли, да и пятница ноне, постный день, потому присаживайся, все одно в ногах правды не сыщешь, да излагай по порядку все свои сомнения, достопочтенный сэр Фрэнсис. Кстати, как там величали твоего батюшку?

– Николас, – подсказал философ и, ошарашенный моим безудержным напором, стал излагать без утайки свои опасения.

Я выслушивал и лениво отметал их в сторону. Одно за другим.

Когда Бэкон закончил, я подвел итог:

– Так вот, Фрэнсис Николаич, давай договоримся так. Пока ты продолжаешь пребывать в Москве и никуда из нее не выезжаешь, а после того, как я вернусь из Серпухова – есть там у меня парочка неотложных дел – и станет все ясно до конца, приступишь к работе.