Книга Правдивый ложью - Валерий Елманов

– Вот-вот, – поддержал его я.

– Ну кем бы я там сейчас был? – продолжал он воодушевленно и в то же время все равно чуточку растерянно – уж очень парадоксально выходило. – Гопником, босо́тою. А тут я о-го-го… Вон, чуть ли не как посол повсюду разъезжал. А что до свободного времени, то у тебя вон гитара теперь – есть чем девок охмурять, а я Юльку в дурака играть научу. Будем с ней в подкидного по вечерам резаться. – И он продемонстрировал мне здоровенную карточную колоду.

– А это ты где взял? – изумился я.

– Где-где, – проворчал он. – В славном городе Париже, вот где. – И предложил: – Хошь, фокус покажу?

– Посол ждет, – простонал я, спешно переодеваясь.

– Ну ладно, потом, – вздохнул он.

– Не обиделся? – подмигнул я.

– Да нет, понимаю, хотя, честно говоря, далеко не все – тебе некогда, а девки тоже толком ничего не пояснили.

– А историю ты в школе проходил?

– У нас там в детдоме поважней забот хватало, – отмахнулся он.

– Понятно, – кивнул я. – Тогда сделаем так. Ты сейчас продолжай допрашивать девок, потом переключайся на моих ратников. К тому времени, пока ты все у них выспросишь, приеду я и отвечу на остальные твои вопросы, если они еще останутся…

– А когда с гостями станешь знакомиться, которые со мной приехали?! – возмущенно завопил он мне вслед.

– Раньше надо было… вместо музицирования, – на ходу бросил я и был таков.

Маленький музыкальный концерт по заявкам чуть меня не подвел – успел я к началу церемонии, но впритык, срочно заняв свое место за креслом престолоблюстителя.

По другую сторону стоял Басманов. Поначалу Федор указал мне рукой на более почетное правое, но я сделал вид, что не понял царевича, любезно уступив его Петру Федоровичу и даже успев отвесить пару комплиментов.

Годунову же чуть позже, улучив момент, пояснил, что мне лучше быть на привычном левом, как говаривал еще покойный Борис Федорович, то есть близ сердца.

Вообще-то сперва я решил, что мое присутствие, если учесть, что приходилось практически почти все время помалкивать, было не столь уж и необходимым. Ну разве что для эдакой моральной поддержки, вот и все. Я даже особо не слушал ни того ни другого, прекрасно понимая, что ничего нового не услышу – все стандартно-трафаретное.

Посол выражал обычные в таком случае соболезнования, Федор молча кивал, принимая их, затем Смит принялся, всячески извиняясь, излагать якобы неотложные нужды Русской компании, которая крайне нуждалась в…

Суть его просьб меня тоже не интересовала – достаточно вчерашних слов Баруха о невыгодности.

Со стороны царевича тоже все шло по накатанному – в ответ Федор произносил округлые фразы общего характера, что, мол, он будет ходатайствовать, приложит все силы, чтобы заступиться, и так далее, потому и здесь можно было не вслушиваться.

Оставалось стоять, ждать окончания аудиенции и… отчаянно скучать. Развлекался я тем, что прикидывал, каких именно мастеров и по какой линии привез Алеха. А чем еще заняться, когда стоишь за креслом царевича на виду у всех – даже зевнуть толком и то нельзя. Получится потерька чести, причем для всей Руси.

От нечего делать я принялся разглядывать собравшихся в свите посла. Было их изрядно – человек семь-восемь. Не иначе как представители Русской компании, жизненно заинтересованной в положительном решении вопроса.

Но тут мое внимание привлек человек, скромно стоящий среди сопровождавших Смита людей. Не то чтобы мне не понравилось, как он смотрел на царевича… скорее уж удивило. Такое ощущение, будто его взгляд выражал… сожаление.

Это еще что за новости?

Осторожно склонившись к уху царевича, я посоветовал, чтобы Томас Смит представил всю свою свиту – уж очень стало любопытно.

И не зря посоветовал.

Сразу, как только посол назвал фамилию смотревшего с видимым сожалением, мне все стало понятно.

Оказывается, к нам приехал, к нам приехал Фрэнсис Бэкон дорогой!

Собственной персоной, со всеми своими идолами театра, рода, площади и пещеры[40]. Правда, не знаю, успел ли он их придумать или они только зреют в его голове. Ну неважно, даже если пока нет, все равно потом будет да – а уж я позабочусь, чтобы ему были созданы для этого все условия.

А какого ж черта он не торопится занять свое учительское место?! Стоит, понимаешь, молчит себе скромненько, да и посол тоже ни гугу!

Поманить пальцем нечего и думать, позвать голосом – тоже не дело, пришлось дожидаться, пока сэр Гафт не передаст сэру Смиту свои листы с письменными просьбами, а тот их уже мне.

Принимая их от англичанина, я вежливо заметил послу, что очень хотел бы по окончании аудиенции побеседовать наедине с уважаемым сэром Фрэнсисом Бэконом, так что пусть он задержится и подождет меня сразу за дверью палаты.

Посол как-то странно на меня посмотрел – не иначе как я нарушил какую-то норму этикета, хотя в глазах его помимо всего прочего был еще и испуг, к чему бы? Но вслух возражений не высказал, лишь послушно кивнув. Когда мы покинули Грановитую палату, я в двух словах пояснил своему ученику, почему мне необходимо отлучиться и кем именно является один из прибывших вместе с послом англичан.

– А зачем он мне? – удивился Федор.

– То есть как? – не понял я и начал пояснять: – Когда твой батюшка распорядился, чтобы я упражнялся с тобой побольше практикой, а не голой теорией, встал вопрос о моей замене на посту учителя философии. Так что это именно я посоветовал Борису Федоровичу пригласить из Англии самого лучшего учителя, труды которого доводилось в свое время изучать и мне.

– Вот ты о них мне и расскажешь, коль руки дойдут, – пожал плечами Годунов и напомнил: – До философии ли нам ныне, княже?

А взгляд какой! Словно усталый старик глядит на зеленого сопляка, ни черта не понимающего в этой жизни.

– Меч будущего куют в кузнице настоящего, – возразил я. – Вся эта кутерьма рано или поздно пройдет…

– И возможно, вместе с нами, – горько усмехнулся он.

Не иначе как горькая пилюля бесправия, то есть невозможность принять какое бы то ни было решение самостоятельно, навеяла весьма неприятные мысли.

Ладно, позже развеем, а сейчас оставалось только заметить ему, что в любом случае невежливо пригласить человека на работу из-за тридевять земель и даже ни разу с ним не встретиться.

Вроде бы согласился.

Итак, вперед, на встречу, пожалуй, с самой большой величиной в европейской философии семнадцатого века. Во всяком случае, не помню, чтобы наш преподаватель посвятил столько времени какому-нибудь другому мыслителю из числа его современников.