Книга Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заневский вышел и побрел по улице, но нервы были до того напряжены, что напиток не действовал, а громкоговоритель у клуба заставлял слушать. Выступал Скупищев. Он жаловался на трудности в работе, говорил о своих заслугах, выгораживая себя.
— А почему директору картошку и горох повез? — выкрикнул кто-то из зала. — Грехи замазать?
— А того не подумал, что человека грязью обливаешь? — добавил второй голос.
«А ведь могли сказать, что я заставлял», — с благодарностью подумал Заневский.
Он подошел к клубу, — там у репродуктора стояла толпа, не вместившаяся в зал. Торопливо Заневский прошел через фойе, и вышел на сцену, задержавшись у кулис. Костиков закончил выступление и направился на свое место, но, заметив директора, подошел к нему, сконфуженно улыбнулся.
— Молодец, хорошо сказал, старина, — проговорил Заневский схватив его за руку. Он понял вдруг, что если сейчас не выступит, потом будет поздно. И, непривычно волнуясь, неожиданно для себя вышел к трибуне и попросил слова.
Зал с нетерпением ожидал его выступления. Наступила полная тишина. Заневский увидел дочь — Верочка подалась вперед и с надеждой смотрела на него, заметил жену, ее взволнованно-ожидающий взгляд.
— Правый молчит, а виноватый кричит, — начал он пословицей, но кто-то из зала насмешливо перебил:
— Уж не себя ли вы считаете правым?
— Нет, — краснея, сухо ответил Заневский, когда смех улегся. — Я хочу публично принести извинения Костикову и Леснову, которых оскорбил незаслуженными выговорами и… извиниться перед вами, товарищи лесорубы… Я был порой груб, невнимателен, ну… одним словом, вы сами знаете мои недостатки… Но, товарищи, если я иногда и делал что не так, то не из-за корыстных целей. Я хотел видеть леспромхоз в числе передовых, не меньше вас болел за него душой… Нельзя же целиком обвинять меня!
— А кто виноват-то, скажите!
— Если вышли, товарищ директор, то говорите на совесть! — кричали из зала.
«Какой стыд, — гневно думала Верочка, краснея за отца, — он и теперь хочет выгородить себя!..»
«Миша, Миша, — мысленно говорила Любовь Петровна, умоляюще глядя на мужа, — начал ты хорошо, говори же так!»
Но Заневский не смотрел на них. Он опустил лицо, вспотевшее, багровое, злое.
«Что еще сказать? — думал он. — Все равно не поверят! Они хотят, чтобы я всю вину взял на себя, а разве я один виноват?»
Заневский мельком оглядел зал. Люди смотрели на него хмуро, иные перешептывались, бросали нелестные реплики.
— Продолжайте, Михаил Александрович, вас ждут, — напомнил Столетников и тряхнул колокольчиком.
— Что вам еще сказать? — Заневский бросил в зал злой, растерянный взгляд, чувствуя, как в груди что-то клокочет. — Ну, были у меня ошибки, не отказываюсь. «Не ошибается тот, кто ничего не делает», — говорил Владимир Ильич. Меня поправили товарищи, научили… спасибо им…
— Чему, чему научили-то?
— А почему не скажете, как думаете исправить ошибки и вывести леспромхоз из прорыва?
Но Заневский уже сошел с трибуны и скрылся за кулисами.
Верочка повернула голову к матери и увидела ее расстроенное лицо. Любовь Петровна сидела, ссутулившись, опустив голову, сдерживаясь, чтобы не расплакаться от обиды и стыда за мужа.
Верочка взяла в ладони ее руку, сжала.
— Ничего, мамочка, ничего, — прошептала она.
25
Хмурое небо висело над тайгой.
Дождя еще не было, но в воздухе чувствовалась та сырость, какая бывает в лесу в дождливое время. Дул порывистый ветер. Он набегал то с одной стороны, то с другой, и деревья недовольно шумели, обозленные надоевшей игрой.
Где-то за горизонтом вспыхивали зарницы, воркотал гром; чуть спустя, огненная змея вонзилась в землю совсем близко, следом раздался оглушительный раскат грома.
Гроза застала Павла, когда он шел от лесосклада к конторке. Он вбежал в помещение мокрый, смеющийся и увидел таких же промокших замполита и технорука.
— Тоже досталось? — улыбнулся он, подходя к ним. — Ничего, на дворе лето, тепло, да и гроза скоро пройдет.
Павел принялся растапливать железную печурку. Вспыхнула бенгальским огнем береста, загудело в трубе, и вскоре теплом дохнула нагревающаяся жесть. Столетников и Седобородов приблизились к печке и, хитро переглядываясь, посматривали на Павла.
— У вас вид, будто сто тысяч выиграли, — сказал Павел, весело глядя на их физиономии. — Чего перемигиваетесь?
— Магарыч будет, Владимирыч? — спросил Седобородов, раскуривая свою неизменную трубку.
— Смотря за что, — уклончиво ответил Павел.
— Тогда будет! — Седобородов потер руки и засмеялся. — Трелевочные трактора завтра жди!
— Сколько? — Павел вскочил с корточек.
— Семь, — сказал Столетников, но, видя, что Леснов скривил губы, прибавил: — и за эти благодарите Нижельского. Машины предназначались другому леспромхозу, а он помог нам получить несколько штук. Что, недовольный?
— Нет, почему же, но их мало для леспромхоза…
— Пока хватит, — улыбнулся Столетников. — Даем их вашему лесоучастку, а вы докажите, что Верхутин и Бакрадзе в своих расчетах не ошиблись… Вы куда Павел Владимирович? Подождите, дождь!
— Сухое к мокрому не пристанет, — беззаботно рассмеялся Павел и уже со двора добавил: — Предупрежу трактористов, чтобы после работы сюда собрались, потолкуем!..
Вернулся Павел в конторку через час. Он кое-как выжал сырую одежу и, подойдя к столу, вынул из ящика сделанные ранее схемы эстакад.
— Вот, товарищи, примерно так будут выглядеть разделочные эстакады или, вернее назвать, верхние склады. По моим расчетам, строить их надо как можно ближе к пасекам. Как вы думаете?
— Определенно так, — поддержал Седобородов, удивляясь, что раньше не соглашался с этим, и сказал: — Когда вы успели рассчитать-то?
— После совещания у директора, — улыбнулся Павел. — Меня Александр Родионович об этом просил, говорит, все равно, мол, пришлют.
— Значит, Павел Владимирович, порожняковой дороги теперича не будет? — заметил Седобородов. —
