Книга Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С горя, выпиваю… я стакан сейчас принесу… Эх, Саша, Саша, — перешел на «ты» Заневский и похлопал замполита по плечу, — горе у меня. Подумать только, какую пилюлю преподнесла дочка! Опозорила, оскорбила, как людям в глаза смотреть стану?.. Где видно было, чтобы дочь отца… такая уж дочь, ей наплевать, что говорить об отце станут… — махнул рукой Заневский и хотел еще налить водки, но Столетников остановил его, отобрал бутылку и убрал ее под стол.
— Хватит!
— Вас бы так…
— Михаил Александрович, — проникновенно сказал Столетников, — признайся, только по-честному, как коммунист, ведь говорят-то люди правду. Правду и дочь твоя пишет, за тебя, за дело болеет. Или наговаривают на тебя?.. Честно скажи.
Заневский косо посмотрел на замполита, хотел ответить грубостью, но выражение лица Столетникова было доброжелательно и приветливо, и Заневский смутился: встал, тряхнул головой, запустил обе пятерни в густые волосы и задумался. Прошел по комнате, остановился у окна, распахнул его. В лицо дохнул прохладный ветерок.
— Что есть, то есть, — виновато вздохнул он.
— Так зачем же вы закатили скандал и грозились наложить на себя руки?
Заневский покраснел.
«Мало того, что написала, — не глядя на замполита, злился он, — уже успела насплетничать и найти защитника!»
— Да-а, — еще больше краснея, пробормотал Заневский, пряча глаза. — Сказал сгоряча…
Столетников едва заметно улыбнулся.
— Мне твое состояние понятно, — задумчиво проговорил он, — сам пережил немало… Понимаю, но не одобряю…
И, когда Заневский вопросительно посмотрел на него, рассказал о своем настроении после демобилизации.
— Да-а, — протянул Заневский, — все перепуталось, и теперь сам черт ничего не поймет, не разберет!..
— Вы подумайте, разберитесь. И мы поможем…
24
До начала открытого партийно-комсомольского собрания оставалось полчаса, а в зале клуба все места были заняты. Люди стояли у стен, толпились в проходах, дверях. На сцене, за столом, сидели начальники лесоучастков, замполит. Место директора пустовало. Ждали его.
Начальник пятого лесоучастка Зябликов, добродушный толстяк с редкими клочками волос, обрамляющими плешь, жаловался Столетникову на своих лесорубов. Послушать его — не умеют они работать, в звеньях беспорядок, споры, ссоры, ничем их не убедишь, не проймешь.
— Павел Владимирович, — вдруг сказал Столетников. — А что если мы вас туда пошлем. На время, конечно, пока наладите работу?
— Пошлете — пойду. Только хотелось прежде построить эстакаду…
— А вы не беспокойтесь, я за ней присмотрю. За лесоучасток вам тоже нечего волноваться. Помогите коллеге, пусть поучится… Я не верю, товарищ Зябликов, что лесорубы у вас хуже, чем у других, не умеют работать, — проговорил Столетников. — Кстати, подготовьтесь к выступлению, расскажите нам, как дела идут.
Зябликов побледнел.
«Вот как стоит вопрос! — он отошел от стола. — Выходит, и снять могут? Нет, не может быть! Я не год работаю, полжизни отдал лесу. Ну, есть какие ошибки, укажите, я исправлю…»
Он до того был поглощен своими мыслями, что не заметил, как очутился в фойе, затем в комнате для курения, хотя никогда не курил.
— Семен Прокофьевич, пошли, началось собрание! — окликнул начальник соседнего лесоучастка.
Зал гудел пчелиным роем. С одобрением встретили вступительную речь Столетникова. Замполит откровенно обрисовал состояние дел, призвал к смелой критике, сказал, что никакого доклада сегодня не будет, что смысл собрания именно в том, чтобы вскрыть причины отставания, определить, как лучше и быстрее преодолеть его.
«Ну и собраньице», — думал встревоженный Зябликов, с опаской поглядывая по сторонам.
Несколько человек сразу попросили слова.
«Люди поняли свою силу», — радостно думал Столетников.
Он встретился с веселым взглядом Павла и улыбнулся: мол, наша берет, выступай, и, поднявшись, дал слово Леснову…
— Внимание, внимание!.. Начинаем трансляцию открытого партийно-комсомольского собрания из клуба леспромхоза, — раздался из репродуктора голос, и комната наполнилась сдержанным людским шумом.
«Это же надо придумать, — удивился Заневский, — чтобы транслировать собрание!»
Он подошел к репродуктору и выдернул из розетки вилку, но уже через минуту снова включил радио, взял стул и сел рядом, хотя слышимость была отменная.
Заневский взволнованно слушал замполита и, хотя речь эта не радовала, не мог не признать его правды и объективности. Как бы впервые увидел Заневский в Столетникове незаурядного политического руководителя. Вспомнил все беседы с ним, его дружеские советы, предостережения, возражения, и стало не по себе.
«Почему в жизни получается так, — думал он, — что люди поздно начинают понимать свои ошибки?»
Столетникова сменил Леснов, и опять Заневский удивлялся. То, что казалось раньше невозможным или, по его мнению, недопустимым, ненужным, теперь выглядело простым и понятным. И он поражался, что не мог дойти до этого сам, он, старый инженер, имеющий за плечами большой практический опыт. Слушая едкие замечания Леснова в свой адрес, он теперь уж как будто и не злился, не искал оправданий, а скорее на себя сердился… Густая краска жгла лицо, шею, уши.
Леснова проводили продолжительными аплодисментами, люди что-то кричали, но Заневский не мог разобрать, и ему стало завидно — Павла в леспромхозе любили.
Слово получил Седобородов и начал издалека. Он рассказал о своих промахах и поблагодарил того, кто бескорыстно помогал ему.
«Исповедывается, — подумал Заневский и чуть ли не позавидовал, — хватит ли у меня силы?»
Объявили выступление Зябликова.
«Этот провалится», — подумал Заневский.
Но ошибся. Зябликов не скрывал своих заблуждений, не пытался свалить вину на других и в конце открыто заявил:
— Мне очень трудно будет сразу перестроить работу, так как перво-наперво я стану перестраивать себя. И прошу… конечно, ежели мне доверят командование, помочь… Я к вам обращаюсь, товарищи лесорубы, и отдельно к вам, Павел Владимирович и Александр Родионович…
Дальше Заневский не слушал. Он вырвал из розетки вилку и, нервничая, стал мерить комнату шагами. Потом заглянул в ящик стола, вытащил
