Книга Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель

своими бесчисленными брильянтовыми кольцами, кото­рые она то и дело выставляла на показ. Дети все приодеты. Некоторые из более прибли­женных друзей уже начали собираться и, по­сле торжественного «Мазел тов»[40], по обязанности рассыпались в комплиментах невесте и сделанным приготовлениям. В это время, с сияющею улыбкой на лице, являет­ся реб Мендель Пуриц, одетый в длиннополом праздничном кафтане, пирамидальной шляпе и повязанный широким поясом на круглом животе, который кажется так и со­здан для подобных пиршеств. Человек этот получает здесь порядочную сумму, кото­рая должна быть выплачена ему после помолв­ки чистыми деньгами, ибо он один соткал эту нить, которая должна связать на всю жизнь Морица и Амалию.

— Они сейчас придут! — сказал он при входе. Я поспешил вперед, чтобы возвес­тить о прибытии дорогого жениха и его свет­лейшей семьи. А пока, г-жа Ландес, позволь­те мне рюмочку ликеру и кусочек торта. Я, собственно, не охотник до этих вещей; я бы мог их иметь пудами; но теперь я просто уми­раю с голоду. С утра ни капли во рту не имел. Нет ли у вас сигары, г. Ландес? Дайте хоть хорошую, если у вас нет под рукою простой. А скажите, любезная г-жа Ландес, есть тут у вас под рукой горшки?

— Горшки? — переспросила Иентеле.

— Да, чтобы разбить при тноим — ведь вы знаете обычай?[41]

— Как? Горшки? У меня будут разбивать горшки, глиняные кухонные горшки? Что вы, реб Мендель Пуриц, думаете, что тут два портные или два сапожника пишут тноим? Посмотрите-ка сюда! Вон, видите ли, там на комоде чайный сервиз, который муж мой привез из Лейпцига? Вот что будет разби­то, чтобы по крайней мере после рассказы­вали, что у Ландеса на тноим разбили та­кой сервиз, который между приятелями сто­ит пятьдесят талеров!

— Мешуге, мешуге![42] — бормотал шадхан, набивая рот всевозможными лакомствами.

— Уведи этого грубияна в другую комна­ту, — сказала Иентеле на ухо своему мужу, указы­вая на Менделя, — а то ничего не останется для гостей.

К счастью, в эту минуту появились и самые главные гости.

Впереди идет жених, на лице которого нетрудно заметить, что он бы лучше на ве­ки остался холостым, чем пройти чрез этот ад блестящих церемоний в царство Гименея. Почти рядом с ним идут его отец и мать, полные чувства собственного достоинства и ве­личия. За ними следует целый ряд дядюшек, тетушек, разных родственников, клевретов и приживалок, детей и слуг, все попарно. По­сле торжественных приветствий гости сели у стола, женщины отдельно, мужчины отдельно, по благочестивому обычаю предков. У евреев, как известно, сохранилось много восточного.

Шутки, остроты, громкий смех и веселое хихиканье оживляют ряды приглашенных, тарелки звучат, вино пенится в бокалах и играет на всех лицах. — Женщины у своего стола весело болтают и шушукаются, и Иен­теле особенно ухаживает за Мариам, кото­рая сидит на первом месте возле невесты. — В это время к женскому столу проби­рается маленький, подслеповатый человечек, который носит в одной руке исписанный лист бумаги, а в другой обмакнутое в чернила гусиное перо.

— Тноим! — вскрикнули женщины. Очи­щают место, убирают стоящие возле невесты тарелки и стаканы, кладут пред ней лист и суют ей перо в руки.

— Подпиши свои «Тноим» «лемазель» (на счастье), — сказала мать. — По-еврейски под­пиши, душенька, по-еврейски!

Дрожащею рукою, бедная девушка, покра­снев до ушей, подписывает свое имя и воз­вращает бумагу. Её будущая свекровь берет бумагу из её рук, и, бросив взгляд на под­пись, вскрикивает, точно ужаленная змеей.

— Что случилось? — кричат со всех сторон.

Взоры всех в недоумении обращаются на госпожу Коган, которая между тем уже вскочила с своего места, оттолкнула в сто­рону загородившие ей дорогу стулья и, бросая презрительный взгляд на Иентеле, которая, чуть дыша, ожидает разъяснения катастрофы, она ука­зывает ей на подпись невесты и восклицает:

— Мали называется ваша дочь? Мали? А не просто, по-еврейски, Малке-Мариам? Мариам, как я? Вы хотите навязать мне невестку, ко­торая имеет такое же имя, как я?[43] Слы­ханное ли это дело, чтобы честное еврейское дитя, которое называется Малке-Мариам, назы­вали не иначе как Мали, чтобы этим обмануть свекровь, которая также называется Мариам?

Суматоха делается всеобщая; мужчины спе­шат в ряды женщин, настает страшный шум и настоящее вавилонское смятение.

Многие гости спешат убраться домой; дети, в испуге, кричат; невеста, покрыв лицо ру­ками, тихо проливает горькие слезы; жених спешит к дверям и ждет своих родите­лей; тноим, разорванные рукой Мариам, ле­тят по комнате; Иентеле вне себя от сты­да и гнева; её муж, друзья и прислуга груст­но смотрят на такую перемену декорации. И когда наконец сам реб Киве Коган, во гла­ве своего семейства и благочестивых друзей и приверженцев, в негодовании на такое ис­кажение прекрасных еврейских имен, остав­ляют опустевшую залу, и разрыв таким обра­зом становится окончательным, — тогда бед­ный реб Мендель Пуриц, лишившийся вслед­ствие этого богатого шадхонес[44], разражается проклятием против Иентеле, её дома, её чван­ства, её германофильства...

— Убирайтесь к черту, — крикнула Иентеле вслед несчастному шадхану, который едва нашел дверь. — Моя дочь не нуждается в гни­лом иихесе — она выйдет за доктора или за адвоката, и во всю жизнь будет называться Мали, хоть бы это миллион стоило!

Примечания

1

Сват, заступающий место русской свахи.

2

Балдахин. У евреев, как известно, венчание совершается под балдахином.

3

Кафедра.

4

Знак, что холера должна скоро прекратиться.

5

Молодой человек, обыкновенно живущий в общественной школе (Иешива) и посвятивший себя исключительно изучению Талмуда.

6

Я еврей.

7

Тоже что Хуне.

8

Тефилин — филактерии: известные главы из Св. Писания, написанные на пергаменте и заделанные в пергаментные кубики, которые во время молитвы евреи надевают на голову и на левую руку, для буквального исполнения слов Св. Писания относительно божьих заповедей: «И да будут слова сии, которые я заповедаю тебе сегодня, в сердце твоем; и внушай их детям твоим, и говори об них, сидя в доме твоем и идучи дорогою, и лежа, и стоя; навяжи их в знак на руку твою и вместо повязки над глазами твоими; и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих». (Второзаконие, гл. VI).