Книга Борнвилл - Джонатан Коу

консерваторов не поддерживаешь?

– Не особо.

– За кого тогда будешь голосовать на следующих выборах? За лейбористов?

– Я об этом не думала. Выборов-то в ближайшее время не будет, верно?

– Значит, так: за лейбористов голосовать нельзя. Их целиком подмяли под себя экстремисты. Но теперь есть альтернатива. Эта новая партия – ничего более вдохновляющего с британской политикой, с тех пор как… да сколько себя помню. Они реалисты, прагматики, они… чего ты на меня так смотришь?

Выражение лица у Бриджет и впрямь стало неоднозначным. Не понять, то ли ей вновь захотелось прыснуть от смеха, то ли наброситься на Мартина и овладеть им прямо на столе.

– Ты красивый, когда сердишься, только и всего.

– Я не сержусь.

– Ладно, ты красивый, когда чем-то слегка увлечен.

Он бросил на нее взгляд и уязвленный, и вместе с тем чрезвычайно счастливый.

– Ты меня подкалываешь, да? – спросил он, и Бриджет кивнула. – Я на самом деле не против.

– Почему ты не против? – спросила Бриджет, придвигаясь к нему еще ближе.

– Потому что… Ну, потому что я в тебя влюбился, – проговорил Мартин.

Слова висели в тесном пространстве между ними несколько секунд – заряженные, необратимые. Он ждал ее ответа. Не мог разгадать загадку ее глаз, смотревших на него неотрывно.

– Ты слышишь? – переспросил он. – Я сказал, что влюбился в тебя.

– И я в тебя, – сказала Бриджет и наконец одарила его долгим нежным поцелуем, после чего добавила: – Что б там ни означало это “влюбился”.

7

29 июля 1981 года, 11:10

– Всем доброе утро, – сказал Джек, влетая в гостиную и втаскивая за собой свою тогдашнюю девушку. – Простите за опоздание. Мы прибыли каретой, но у нас одна лошадь упала и получила серьезное увечье надкопытья. Очень болезненное, надо полагать. До слез.

Джеков юмор почти никто и никогда не понимал, однако всех – особенно старших в семье – он вроде бы приободрял, их питала веселость Джека. Казалось, он добавляет энергии всем присутствующим – во всяком случае, ему это удавалось гораздо лучше, чем Питеру, поскольку тот притащил с собой свой громоздкий кассетный магнитофон и еще более громоздкие наушники и уже сидел, нахохлившись, в кресле в углу и слушал музыку, параллельно читая “Игру в бисер” Германа Гессе и не обращая никакого внимания на картинки в телевизоре и на беседу вокруг. Видя, как младший брат вот так отгораживается от празднования, Джек стащил наушники у Питера с головы и сказал:

– Слушай, давай-ка ты чуточку постараешься. Моцарта послушать можешь в любое другое время.

– Это вообще-то Сэмюэл Барбер[64], – сказал Питер, буравя брата сердитым взглядом.

– Оставь его в покое, – сказала Мэри, ероша волосы младшему сыну. – Тебе хорошо, правда, лапуль?

Похоже, движение это уж точно допекло Питера даже больше, чем слова брата. Неохотно, сохраняя вид подчеркнуто презрительный, Питер обратил свое внимание к телевизору и согласился посмотреть вместе с остальными.

– Ничего, если тут плюхнусь? – спросила девушка Джека, присаживаясь на подлокотник дивана рядом с Парминдер. – Я Патриша, кстати. Вы посмотрите, сколько народу! Это где все происходит, в Вестминстерском аббатстве?

– В соборе Святого Павла, – ответила Парминдер.

– Тот, кто там комментирует, только что сообщил о трех тысячах гостей, – сказала Мэри.

– Вот что нам в этой стране удается как следует, а? – сказал Джек.

– В смысле – спускать миллионы фунтов на бессмысленные церемонии? – уточнил Питер.

– Ой, отстань, Ленин.

– Немудрено, что в последние недели столько волнений.

– Иисусе, лучше б ты остался в наушниках. – Патрише он сказал: – Выпить не желаешь? Я пойду гляну, что дают. Обслуживание в этом заведении ужасное, должен заметить.

Он убрел на кухню, где Мартин и Бриджет по-прежнему усердно готовили еду.

– Привет, голубки, – произнес он.

Мартин – резавший огурец – оделил брата приветственным хмыком, а Бриджет отдалась в несколько слишком энергичное объятие, на какие Джек был горазд.

– Что нужно сделать, чтобы разжиться тут парой пива? – спросил он.

– Сам бери, все в холодильнике, – сказал Мартин. – Извини, мы почти закончили. Проведу тебе экскурсию по дому через минуту, если хочешь.

– Экскурсию? – переспросил Джек, со смехом склоняясь к холодильнику. – Без обид, братан, тут очень мило и все такое, но с тем же успехом можно было бы предложить пеший поход внутри телефонной будки, не?

– Может, места у нас мало, – сказала Бриджет, – зато нам обоим тут нравится.

– По-моему, в этом состоит секрет успешного брака, – сказал Джек и не смог скрыть ухмылки, когда, потянувшись за двумя пивными стаканами, с зачарованным ужасом заметил, как вдумчиво и прилежно его брат режет огурец. – Батюшки, ты его так никогда не дорежешь, – сказал он и отобрал у Мартина нож. – Ну-ка, дай я попробую.

Джек взялся приканчивать огурец очередью быстрых ударов и через несколько секунд рубанул себе по указательному пальцу. Добыли кухонное полотенце, рану подставили под кран с холодной водой, кровь с прилегающей территории вытерли.

– Всегда лучше медленно, но верно, – напомнил брату Мартин. – Или ты забыл нашу последнюю игру в снукер?

8

8 мая 1981 года

Позвать дедушку в пятницу вечером на Фабрику придумал именно Джек.

– Это его отвлечет, – сказал он Мартину по телефону. – И, если повезет, навеет приятные воспоминания.

В свой новый дом Сэм с Долл еще не переехали – продажа отчего-то затянулась надолго, но с домиком в Конистоне они уже простились. Их мебель и пожитки упаковали и перевезли на хранение, а сами старики пока перебрались в старую спальню Джека в доме дочери на Роуз-Хилл. Все знали, что это на время, но Сэму все равно было трудно. С Джеффри он не очень-то ладил и зятевым гостеприимством пользовался неохотно. Сделался угрюм и молчалив. У него болело в суставах, в легких, в паху. От Долл практической пользы было немного, а потому бремя заботы об отце и поддержания в нем бодрости целиком пало на Мэри, а у нее в ту пору была вдобавок непростая работа в школе для детей с особыми нуждами. Она теперь тоже выглядела уставшей и озабоченной. А потому сочла затею Джека проявлением заботы.

– Давайте отвезем его в рабочий клуб, – добавил Джек. – Он говорил, что частенько бывал там в свое время.

И вот в четыре часа в пятницу они стояли по обе стороны от деда и, бережно держа его под руки, помогали подниматься по широкой лестнице, ведшей в просторную отдельную комнату с высоким потолком, которая располагалась в укромном и тишайшем углу Фабрики. Здесь древние венецианские ставни, покрытые пылью, отсекали почти весь послеполуденный свет, тяжелые абажуры смягчали и без того тусклое сияние ламп, а воздух был густ от завитков сигаретного дыма и табачного