Книга Борнвилл - Джонатан Коу

полку, и улыбка у нее сделалась игривой.

– Я знаю, – сказала она. – Узнала. Вы тут тот, который симпатичный.

Мартин, сроду ни с кем не заигрывавший, не нашелся что на это ответить.

– Почему тут шоколадка все же? – спросила она, имея в виду “кэдберийский” “Дабл-декер”[63], лежавший перед портретом Мартина.

– Ой, даже не знаю, чего он тут лежит… – запинаясь, ответил Мартин, забирая шоколадку и довольно бестолково перекладывая ее на буфет.

Джеффри не терпелось продолжить объяснения.

– Дело в том, что с таким компьютером это письмо придется писать всего один раз. Затем нужно сделать так, чтобы компьютер запомнил его, и когда понадобится отправить такое письмо в следующий раз, достаточно лишь заменить имя. Представляете, сколько сил вам это сэкономит!

– И как же он запоминает письмо?

– А! Вот это, видите ли, интересный нюанс. Здесь применяется пленочная запись. Магнитофон. Мартин, где кассетный магнитофон твоего брата?

– Он его слушает в кухне.

– Пойди принеси его, а?

Питер шумно воспротивился предложению прервать радость от прослушивания Третьего фортепианного концерта Прокофьева ради того, чтобы его отец мог продолжить свою несуразную научную лекцию, но в конце концов обиженно сдался и отнес прибор в соседнюю комнату. Затем ушел к себе в спальню, чтобы там дальше читать роман Джона Фаулза, и эпизоду этому он не придаст никакого значения еще тридцать два года – вплоть до весны 2013-го, уже после того, как умерла миссис Тэтчер, а Британия повоевала с Ираком, погибла леди Диана и чуть было не рухнула мировая финансовая система, разрушены уже были башни-близнецы и пала Берлинская стена, и пятидесятиоднолетний Питер, сидя под лампой у себя в кабинете в Кью, сочинял поминальную речь для отцовых похорон, – и тут его раздавило внезапным, давно отложенным переживанием вины: когда отец пытался заинтересовать их новыми технологиями, никто из них – ни сам он, ни Мартин, ни Джек, ни даже Мэри – никогда толком не слушали, не принимали отца всерьез. Он давно оставил попытки увлечь их латынью или греческим, но вот правда, почему не удалось ему это и применительно к другому его увлечению? Разве не купил он Питеру (за большие деньги) “сони-уокмен”, объяснив, что отныне сыну незачем таскать с собой тяжелый магнитофон, когда б ни захотел Питер послушать музыку? Разве не взял напрокат для семьи первоклассный видеопроигрыватель, поскольку счел, что в этом будущее развлекательного досуга, хотя сам никогда телевизор не смотрел? Разве не взялся привезти домой секретаршу, чтобы показать ей возможности упростить ее работу посредством “синклера зед-экс-81”, поскольку семье его не было до компьютера никакого дела? Почему, размышлял Питер в ту ночь, они никогда не обращали на отца внимания? Возможно, потому, что Джеффри всегда было трудно настырничать, предъявлять свою увлеченность – особенно если учесть, что главенствовала в семье Мэри и всю их супружескую жизнь никогда не пыталась понять ничего из того, что ее муж находил таким интересным, таким насущно важным. Какова бы ни была причина, в тот вечер – вечер 17 апреля 2013 года – Питер оглянулся на 1980-е и вдруг остро посочувствовал своему покойному отцу, столь исполненному тогда тихого воодушевления, того чувства зарождающихся возможностей, какое он не умел выразить, не знал, как им поделиться. В свете лампы в кабинете, в маленьком доме на окраине Кью словно бы как не бывало тех тридцати двух лет и замер ход времени…

* * *

Но тогда это было еще в тридцати двух годах впереди. Если же двинуться на еще больший срок – на тридцать шесть лет – в прошлое, в вечер Дня победы в Европе 1945 года, там дедушки Мартина Фрэнк и Сэмюэл сидели в баре паба “Большой камень”, маленьком, обитом деревом, прокуренном закутке рядом с основным залом, но от зала довольно-таки отделенном. В этом уединенном пространстве они курили свои трубки и сигареты в дружеском почти полном молчании и слушали по радио победную речь Короля Георга VI. Мартин и Бриджет заняли в точности те же места, но знать этого не могли – вечером 21 апреля 1981 года, в тот вечер, когда Джеффри привел в дом секретаршу, чтобы показать в действии “синклер зед-экс-81”, в тот самый вечер, когда они отправились в кино на Кингз-Нортон смотреть “Огненные колесницы” и, все еще не готовые попрощаться и разойтись по своим отдельным домам, как раз перед закрытием решили зайти что-нибудь выпить. Но сидели они в приватном баре не напротив друг друга, как Фрэнк и Сэмюэл. Они устроились вплотную, рядом, на одной банкетке, касаясь плечами, прижавшись бедрами. Не спеша, с удовольствием потягивали выпивку, а между глотками целовались, и глядели друг другу в глаза, и растворялись в улыбках друг друга. Разговор тек медленно, нежно и шепотом.

– Понравился фильм? – спросила Бриджет.

– Понравился, – сказал Мартин. – Очень понравился.

– Хороший, да?

– Очень хороший.

– Музыка обалденная.

– Мне тоже кажется, что обалденная.

– Надо купить ее.

– Да, надо.

– Вангелис. Раньше ни разу не слышала.

– Грек.

– Та сцена на пляже…

– Как они там бегут…

– И музыка…

– Красиво.

– Каков был посыл?

– Посыл?

– Как думаешь, был там посыл?

– Верь в себя.

– Следуй своей мечте.

Произнеся эту фразу, Бриджет улыбнулась и добавила:

– Или нет – применительно к тебе. Раз уж ты у нас Голос Разума и все такое.

Мартин сказал с театральным негодованием:

– Мечты у меня имеются.

– Скромные, я уверена.

– Считаешь, я скучный?

– Нет. Я считаю, что ты поразительный. Среди всех, кого я знаю, ты самый упоительно… разумный. – Погладив его по руке, она добавила: – Когда ты последний раз позволял себе настоящий порыв, Мартин? Что-то неожиданное?

И тут Мартин удивил ее, обдумав вопрос и ответив:

– Вообще-то сегодня.

– Сегодня? – Она чуть подалась назад. – Правда?

– Да, правда.

Она выждала, не решит ли он пояснить, улыбка у нее делалась все шире. Мартин молчал, и она сказала:

– Ладно, верю. И что же ты сделал? (Ответа вновь не последовало.) Записался на урок самолетовождения и собираешься стать летчиком?

Мартин покачал головой.

– Подал на увольнение из “Кэдбери” и собираешься полгода работать в кибуце?

И снова Мартин покачал головой.

– Ладно, сдаюсь. Что же?

Мартин глубоко вдохнул и объявил:

– Я вступил в СДП.

Прошло по меньшей мере пять секунд, прежде чем Бриджет поставила бокал с вином и расхохоталась.

– Что-что ты сделал?

– Сегодня, – произнес он тихо, но с гордостью. – Я стал полноправным членом Социал-демократической партии.

– И вот так… – проговорила Бриджет, осознав эту новость, – вот так ты воплощаешь свою мечту?

Если вообще можно выпивать насупленно, Мартин показал, как это делается, насупленно отхлебнув своего “Гиннесса”.

– Очень даже, – сказал он. – Ты же