Книга Опасная ложь - Юлия Гетта

— Прости меня, — шепчу ему в спину с глазами полными слез, едва осмелившись вновь поднять их на него.

Он замирает на мгновение. Потом оборачивается и смотрит на меня. Смотрит, но молчит.

— Прости меня за все, — снова шепчу, потому что боюсь, что голос выдаст слезы, которые стоят в глазах, но с такого расстояния он вряд ли может видеть их.

И знаю, что не ответит он ничего. Не простит. Слишком это все. Я слишком виновата. Ведь его дочь действительно могли убить.

И понимаю, что больше не вынесу этого давящего на психику чувства вины. Что не могу больше терпеть его, что с ума сойду, если это будет продолжаться дольше.

Костя медленно проходит в комнату и садится на край моей кровати. Смотрит на меня задумчиво, будто хочет сказать что-то, но мне вдруг становится невыносимо страшно это услышать. Так страшно, что хочется сжаться до размеров молекулы, исчезнуть…

— Могу я попросить тебя? — нервно произношу, подавив судорожный вздох.

— Конечно, — отзывается он, и, кажется, будто его голос звучит чуточку мягче, чем прежде.

— Я бы хотела улететь в Цюрих как можно быстрее. Ты поможешь мне? Я понимаю, что не имею права просить тебя об этом, но… больше просить мне некого.



Его взгляд тяжелеет, челюсть плотно сжимается, и мне окончательно хочется провалиться под землю. Наверное, все же лучше было молчать. Ведь я и, правда, не имею никакого права…

— Твоими документами уже занимаются, — сухо произносит он, спасая от самого настоящего приступа паники. — Сможешь улететь в ближайшие дни.

— Спасибо… — выдыхаю с облегчением.

Он ничего не отвечает. Встаёт и выходит из комнаты.

33

Эту ночь я впервые сплю как младенец. Так крепко и сладко, что даже не вижу снов. И наверняка я могла бы проспать так до следующего вечера, но рано утром меня будит Елена, она получила распоряжение от своего босса отвезти меня в больницу.

Я принимаю душ, привожу в порядок волосы, наношу макияж, и впервые за долгое время снова чувствую себя человеком. Ехать в машине по оживленным улицам, видеть людей вокруг себя, общаться с врачами — так необычно после стольких дней заточения. Но это позволяет мне почувствовать себя немного лучше. Отчаяние уже не давит так яростно, настроение стремится вверх, и жизнь больше не кажется сплошным дерьмом. В конце концов, ведь все обошлось. Мила жива и невредима, я тоже, как показало обследование, в полном порядке. Только ссадины, синяки, да ушибы, но и они скоро пройдут, не оставив после себя и следа.

Елена оказывается на удивление приятной компанией и интересным собеседником. Кажется невероятным, что у нас находятся общие темы для разговора, но на обратном пути мы практически не замолкаем. Особенно после того, как заезжаем в торговый центр, чтобы купить мне телефон взамен утерянного во время похищения, и другие необходимые вещи, о чем так же распорядился Константин Владимирович.

Я стараюсь не думать о нем. О том, как виновата перед ним, и как многим ему обязана. Потому что каждый раз, когда я себе это позволяю, в груди начинает болезненно ныть. Иногда до такой степени, что слезы на глаза наворачиваются. Но самое паршивое, что я ничего не могу с этим поделать. Кажется, я всегда буду сгорать от стыда перед ним за все, что натворила. Всю свою жизнь. Радует только, что скоро улечу, и хотя бы не придется больше смотреть ему в глаза. Улечу и больше никогда не вернусь. Только к папе бы съездить перед этим, попрощаться… Я ведь так ни разу и не была у него со дня похорон.

Мы с Еленой возвращаемся домой, все ещё оживлённо обсуждая преимущества iOS и Андроида, и в какой-то момент я теряю нить разговора, потому что вижу в холле его. Кажется, он тоже только что вернулся домой — на нем классическая белая рубашка с закатанными до локтя рукавами, и светло-серые строгие брюки, которые невероятно ему идут. Через предплечье переброшен такого же цвета пиджак, взгляд сосредоточен на экране смартфона, брови сведены к переносице, что делает его лицо ещё более строгим и мужественным. Ловлю себя на том, что любуюсь им, и снова со мной происходит это — в груди сильно щемит.

Одёргиваю себя и уже собираюсь отвести глаза, как он поднимает на меня свои, и наши взгляды встречаются. Меня буквально бросает в жар от этого контакта. Ноги становятся ватными. Во рту пересыхает, и хочется сглотнуть.

— Я отнесу это в твою комнату? — с улыбкой произносит Лена, кивнув на пакет с покупками в моей руке, а я настолько растеряна, что даже не могу ничего ответить. Только послушно передаю ей эту нетяжелую ношу, и несколько секунд наблюдаю за тем, как кивнув на ходу своему боссу, девушка тактично удаляется из холла.

Костя прячет смартфон в кармане брюк, и неторопливо подходит ко мне. Его взгляд неспешно скользит по моей фигуре, задерживается на лице и, в конце концов, фокусируется на глазах. А мне до невозможности хочется отвести их, потому что в груди начинает жечь от смятения, но я не делаю этого — не хочу выглядеть совсем жалкой.

— Что сказал врач? — бесстрастно интересуется он с нечитаемым выражением лица.

— Осмотр никаких отклонений не выявил, а анализы будут готовы завтра, — тихо отзываюсь я, и собственный голос кажется мне каким-то странным, неестественным.

— Хорошо, — кивает он, и внезапно берет меня за руку.

Осторожно берет, без резких движений, но я все равно вздрагиваю от теплого прикосновения его пальцев к моей коже, потому что меня буквально простреливает насквозь от него, как от мощного разряда тока. Он будто не замечает этого, по-хозяйски задирает рукав моего лонгслива, и несколько секунд изучает огромный бардовый синяк у меня на запястье.

— У хирурга была?

— Да. Переломов нет, только синяки и ушибы.

Он отпускает мою руку и снова смотрит в глаза. Так тяжело смотрит, что мне хочется убиться.

— Завтра запрет на выезд из страны тебе снимут, так что, если анализы будут в порядке, сможешь улететь в любой день, когда пожелаешь. Заранее скажешь Лене дату, она позаботится о билетах, и обо всем остальном.

Отчего-то мне становится просто катастрофически неуютно от тона, которым он все это говорит. Снова стыд и ощущение собственной ничтожности захватывают с головой, и хочется скорее скрыться с его глаз, чтобы не доставлять неудобства своим присутствием.

— Спасибо, — тихо произношу, собираясь сейчас же избавить его от необходимости продолжать со мной диалог, но не успеваю.

— И еще, пока ты здесь, — он ловит мой взгляд и удерживает его какое-то время, прежде чем говорить дальше. — Мила спрашивает, почему ты никогда не ужинаешь с нами и вообще не выходишь из своей комнаты…

— Ты знаешь, как я себя чувствую после всего… — сбивчиво отвечаю я, опережая его возможное предложение присоединиться к их семейным трапезам. — Мне неловко даже просто с тобой говорить сейчас, я не смогу… Не хочу лишний раз мозолить тебе глаза.