Книга Грязь - Никколо Амманити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со временем он начал понемногу разлагаться, кожа отваливалась кусками. Тогда по вечерам, когда отделение пустело, Андреа опускался в ванну с формалином, чтобы поддерживать себя в нормальном состоянии. И лежал в ней, спокойный, погруженный в раствор, повторяя характеристики иглокожих, особенности эмбрионального развития усоногих.
Он быстро сделал карьеру и стал сначала ассистентом, а потом профессором. Со временем все, даже коллеги, полюбили его. Он получил известность благодаря исследованию о питательных свойствах сороконожек. Он по-прежнему выл и ел козявки, но студенты — народ невзыскательный, и они любили его именно за это.
В мертвом университетском мире один Андреа казался им живым.
Когда Корнелио Бальзамо окончил свой рассказ, все мы изменили свое мнение и исполнились надежд относительно будущего такой великой организации, какой является итальянский университет.
«Ну что, ты уже все? Блин! Ты там торчишь уже полчаса!» — нетерпеливо буркнул Альбертино.
Он слишком долго там сидел.
Альбертино прислонился к двери. Достал из кармана куртки сигареты.
«Честерфилд лайт».
И закурил.
«Ну! Господи, да сколько их у тебя там?» — добавил он, выпуская дым и злость.
«Э, э друг, спокуха… тут нужна концентрация… дай мне работать спокойно… я должен войти в контакт с Вишну и Ганешем. Если ты мне все время будешь повторять… когда ты закончишь, я буду нервничать… у меня не выйдет… я почти закончил… Только помолчи, ради бога…»
Сдавленный и нерешительный голос за дверью.
Как достал! — подумал Альбертино, затягиваясь.
Он ненавидел поручения, которые давал ему Ягуар.
Стал ходить по комнате сопя. Нервничал. Крутился на каблуках сапог. Остановился и посмотрел на себя в прислоненное к стене зеркало.
Альбертино был высокий и полный. Почти два метра. Качался в спортзале. Широкие плечи, крепкие руки. Волосы короткие, каштановые, зачесанные на лоб. Широкий рот, а глаза маленькие и холодные.
Он удовлетворенно оглядел себя.
Ему нравилось, как на нем сидит замшевая куртка «Эйвион Гейм», купленная пару дней назад. Плотно облегает по бокам. Да и джинсы «Коттон» хорошо сидели, они были узкие, но не настолько, чтобы спереди выпирало. Ну, разве что слегка блеклые.
Он сел, продолжая глядеться в зеркало.
Сегодня утром он чувствовал себя в форме. Именно в этой куртке, в стираной и глаженой рубашке, шотландской жилетке. Хотя джинсы собрались на коленках, полностью открывая техасские сапоги.
Он тщательно расправил их.
Огляделся вокруг и решил, что это — самая отстойная дыра из тех, что он видел.
Грязная конура на восьмом этаже башнеобразной многоэтажки. Железобетон и голубой кафель. Рядом — еще четыре такие башни. Совершенно одинаковые. Ни одна еще не достроена, но в них уже живут. На верхних этажах не было еще ни голубого кафеля, ни электропроводки.
Строительные спекуляции.
Он продолжал осмотр.
На стенах развешаны изображения индийских богов, и Боба Марли, и Джими Хендрикса, и Равви Шанкара, а на полу — матрасы, полные блох, и коврики, пропахшие дымом и ногами, и грязное белье, и засохшие саженцы марихуаны.
В кухне, в раковине, кое-как вделанной в железобетон, стопки грязных тарелок, перепачканных в жире и какой-то дряни. Кастрюля с присохшим рисом. Супница с тошнотворным восточным месивом.
Через окно, залепленное прозрачным пластиком, расплывчато различался Пренестино, ряды машин, корпуса завода по переработке мусора, подъемные краны, огороды, низкие постройки и небо. Чистейшее. Холодное. Без единого облачка.
Этот восточный клоповник принадлежал Антонелло.
Антонелло-Выпендрила.
Этот тип Альбертино был ему противен с самого начала. До мозга костей. На самом-то деле он и не знал толком этого токсикомана. Не знал, откуда он взялся и почему шеф водил с ним дела.
В любом случае, если Игнацио Петрони по прозвищу Ягуар пользовался его услугами, это означало, что под хипповской одеждой билось верное сердце.
Вот все, что ему полагалось знать.
И этого ему должно было хватать.
Естественно, именно это Альбертино и не нравилось.
Наконец за дверью раздался шум спускаемой воды.
Мы это сделали! — приободрился Альбертино.
Он бросил сигарету на пол и потушил ее носком сапога, вдавив в ковер. Поднялся, подтягивая джинсы.
Вскоре дверь открылась, и Выпендрила вышел.
Выглядел он ужасно.
С этими черными грязными косичками провинциального растамана. В поту. Маленькие пристальные рыбьи глазки. Худой, как сушеная килька. Небритый. На лице его лежала печать всех грехов, совершенных за время путешествия по Востоку. Он был одет в алый халат от Серджо Таккини, подвязанный тонким белым педерастическим поясом. Брюки в красную и синюю полоску, узкие на бедрах и широченные внизу. Босиком.
И такой рубин.
Между почерневших зубов у него был вставлен офигительный рубин.
Ему казалось, что это шикарно.
Может, в Непале это и так. Но не в Риме, конечно.
Ну и придурок же был этот Выпендрила.
«Ну, как прошло?» — спросил Альбертино, возбужденный, как отец, ожидающий рождения сына.
В руке Выпендрила держал свернутое полотенце.
«А как оно могло пройти? Нормально! Смотри, неверный!»
Голос у него был низкий, хриплый и невыразительный.
Он развернул полотенце. Медленно. Словно показывая ценнейшее сокровище. В полотенце были завернуты около двухсот шариков размером с черепашье яйцо. Белых, покрытых целлофаном и воском.
Героин.
Они все еще пахли дерьмом.
Этот тип был не только придурком, но еще и фокусником.
«Но каким хреном тебе удалось это все запихать в желудок? А? Я хочу сказать, каким образом?» — спросил Альбертино.
«Это просто, приятель. Сейчас объясню. Садишься на берег Ганга, великой реки-матери, в позу лотоса. И смотришь, как река течет перед тобой. У тебя все раскрывается. Дух. Желудок. Пока сидишь там и медитируешь, начинаешь глотать их один за другим. Спокойно. Медленно. Без спешки. Вместе с ними ешь бананы. Ты не представляешь, какие они вкусные, маленькие и сладкие там, в Индии. Ешь их всю ночь…»
«А зачем бананы? У них вкус противный?»
«Цементные! Они просто цементные! Не будешь есть — они будут кататься у тебя в желудке, как сумасшедшие бильярдные шары! А это опасно. Очень опасно», — ответил ему сей старый мудрый гуру.
