Книга Скалолазка и мировое древо - Олег Синицын

— Вот тебе! Вот! — визжала толстуха. — Будешь у меня знать, как воровать отбивные!

Прислушиваясь к звукам побоища из кухни, я автоматически вымыла две тарелки и потянулась за третьей. Эта женщина-гора все-таки подчинила меня. Она убедит кого угодно — и человека, и животное. Для этого у нее имеются весьма эффективные средства — полотенце и сковорода...

— Когда ее выводят из себя, она кладет в полотенце мраморную солонку, — прошептала соседка, все еще не глядя на меня. — Лучше делать как она говорит.

— Сомневаюсь, что у меня получится, — ответила я.

— Нет, нет! — испуганно заговорила женщина. — Нельзя высовываться! Вы должны ей подчиняться, она здесь главная. Она заправляет хозяйством: кухней, стиркой, глажкой. Тех, кто не слушается, — она отдает Ирбису, и они больше никогда не возвращаются.

— Куда отдает?

— Мы не знаем. Но ходят слухи, что их забирает повелитель.

— Левиафан?

— Умоляю вас, не произносите его имя.

Я замолчала, с тупым ожесточением смывая с тарелки мясную подливку. Переполох на кухне стих. Видать, собака сбежала. А толстуха за стеной тут же накричала на кого-то из кухарок.

— Давно вы здесь живете? — спросила я.

— Живу? — удивилась женщина. — Скорее существую.

— И давно вы здесь существуете?

— Не знаю. Сколько себя помню.

— А остальные?

— Они такие же. Здесь все такие, даже солдаты. И те, кто работает в лабораториях, и те, кто на подгорном заводе. Кто-то исчезает, кто-то появляется... Вы тоже здесь появились. Если не будете выделяться, то останетесь здесь надолго. Может, и навсегда.

— Сомневаюсь. Я сбегу отсюда, как только накоплю силенок.

— Отсюда невозможно сбежать.

— Кто-то пробовал?

— Нет, но...

— Значит, я сбегу.

Женщина замолчала, не желая продолжать разговор. Возможно, опасаясь услышать крамольные мысли. Она работала быстро, тарелки и щетка мелькали в ее руках. Я не могла за ней угнаться, стопка вымытых мною тарелок росла раза в три медленнее.

— Дурацкое занятие, — сказала я, умаявшись после десяти минут работы. — Почему тут не используют посудомоечные машины?

— Все новое оборудование покупают для завода и лабораторий. Там производство и исследования. Это важно. Еще солдатам покупают оружие. Это тоже важно. А мытье посуды — для кого оно важно? Зачем машины, когда есть мы? За нас не надо платить, потому что мы рабы. И потом, Шиншилла всегда говорит начальству, что машина моет хуже, чем руки.

— Как вас зовут?

— Чомга.

— Меня Алена. Как вы здесь существуете, Чомга?

— Как? — Очередная тарелка задержалась в ее руках дольше обычного. — День за днем проходит по одному и тому же распорядку. Посуда, посуда, посуда. И еще побои Шиншиллы. Здесь уныло. Я едва дожидаюсь ночи, чтобы предаться сну. Сны — это единственное, что нас радует. Там все такое яркое и красивое. Хочется остаться в этом сне, но он обрывается, когда перед восходом солнца нас поднимает крик Шиншиллы.

— А те, у кого есть семьи?

— Семьи запрещены.

Тарелка едва не выскользнула из моих пальцев на пол.

— То есть — как?

— Семьи запрещены. Можно тайком встречаться с кем-нибудь из солдат, но о том, чтобы заиметь от него ребенка, я не могу даже мечтать. Каждый месяц мы проходим тесты на беременность. Если кто-то попадается, ее тотчас уводят.

— Но это же... это возмутительно!

— Здесь всегда было так, — покорно произнесла она. — Хотя знаете, Алена, когда-нибудь это закончится. Прошел слух, что в долину идет кое-кто. Человек! Могучий и сильный. Никто не может его остановить. Он пришел из далекой страны и на перевале схватился с одним из Стражей долины. Страж выпустил в него тридцать три пули, но этот человек остался невредим, только на лице появился маленький шрам! Он уничтожил Стража и теперь идет сюда. И когда он придет в долину, то освободит нас!

У меня начала кружиться голова. Может, после побоев Шиншиллы. Или оттого, что я пыталась поверить в сказку Чомги, но не получилось.

А может, от знака, отпечатанного у меня на шее.

— Чомга, вы не могли бы взглянуть? — попросила я. — Что у меня там такое?

Я наклонила голову и подняла волосы, чтобы ей было удобнее. Стоило женщине взглянуть на мою шею, как она испуганно отпрянула.

— Чернота! Чернота! — приглушенно воскликнула она. — Он прикасался к вам!

— Он ко мне действительно прикасался, но все-таки скажите, что там такое?

— Я не могу. Мне страшно.

— Чомга, я вас умоляю. Пожалуйста! Ведь сама я не могу посмотреть.

Она подумала. Затем высыпала в мойку немного порошка из тарелки и разровняла его ладонью. Пальцем вывела четыре линии, которые при пересечении образовали знак. Мне на секунду показалось, что я могу прочесть его, что он напоминает один из символов санскритского письма. Но, как я ни напрягала глаза и мозг, разобрать его не смогла.

— А вы не знаете, что он означает? — спросила я.

Чомга уже мыла посуду и старалась не смотреть в сторону опасной соседки.

— Нет, — почти неслышно ответила она.

— А у кого-нибудь еще есть такие знаки?

— Не знаю, не видела.

— Ладно. Спасибо и на этом.

— Зря я вам помогаю, — вдруг сказала она. — Чувствую, что из-за вас мне будет хуже.

Я подняла на нее глаза:

— Вам будет хуже? Вы сказали «будет хуже», я не ослышалась? — Я бросила щетку и решительно повернулась к ней. — Да вам не может быть хуже! Вы живете под диктаторским гнетом! Вы трудитесь не разгибая спины, с утра до позднего вечера. Вы не имеете права завести детей! Вы даже не живете, а существуете! И ради чего? Ради того, чтобы каждый день стоять перед раковиной с вонючими тарелками? Вам не может быть хуже, чем сейчас. Вы уже и так на самом дне.

Чомга вымыла несколько тарелок, прежде чем ответить:

— У вас скопилось много посуды. Шиншилле это сильно не понравится.

Принесли ужин. Женщины-посудомойки на время прекратили работу, вытерли ладони о халаты и стали хлебать из плошек прямо на рабочем месте, возле груд немытых тарелок и чашек, которых привезли еще две полные тележки.

Поднимающийся из плошки запах решительно не сочетался с понятием аппетит. Я поболтала ее в руке, пытаясь определить качество продукта по его виду. На поверхность всплыли подозрительно тонкие кости. До того, как переместиться в похлебку, носитель костей, вероятнее всего, мяукал или каркал.

Есть хотелось. Но не эту гадость. Заставить себя проглотить похлебку я пока была не в состоянии. Так с плошкой в руках и отправилась на улицу через дверь посудомоечной. Чомга хотела меня задержать, но у нее не получилось.