Книга Великое заклятие - Дэвид Геммел

— Ты сердишься, брат? Разве тебя не радует вновь обретенная плоть?

— Радоваться пока нечему. Где полчища, с которыми мне предстоит сразиться? Какую славу можем мы найти на этой жалкой горе?

— Никакой, — признал Бакилас. — Дни Льда и Пламени давно миновали, но они вернутся. Вулканы извергнут в небеса огонь и пепел, ледники придут в движение. Все будет, как прежде, но сначала мы должны доставить мать с младенцем к Анхарату. Терпение, брат.

Бакилас тронул шпорами коня и двинулся к лесу.

Здесь солнце не так припекало, и он снова снял шлем. Его белые волосы шевелились на ветру, серые глаза оглядывали дорогу. Не один Пеликор тосковал по временам Льда и Пламени — Бакилас тоже жаждал их возвращения. Жаждал наступать в рядах войска иллогиров, и громить человеческое племя, и упиваться их ужасом, и высасывать души из их тел.

Славное было время, но измена Эмшараса положила ему конец.

Мысль об этом причиняла Бакиласу непреходящую боль. Но хотя Эмшарас и предал их, Битва Четырех Долин могла быть выиграна. Они должны были выиграть ее. Креакины, возглавив контратаку, разбили правый фланг неприятеля. Бакилас уже готовился захватить боевое знамя человеческого короля Дарлика. Но Анхарат и Эмшарас в это самое время вели над полем битвы свою схватку. И когда Бакилас прорвал ограждавшую Дарлика стену копий, Анхарат потерпел поражение. Туча пепла, прикрывавшая иллогиров от смертоносного солнечного света, рассеялась. Солнце стало сжигать тела иллогиров сотнями и тысячами, и на поле остались одни креакины — десять тысяч величайших воинов, когда-либо ступавших по земле. Люди накинулись на них с удвоенной яростью, рубя креакинов грозовыми мечами, которые дал им предатель Эмшарас. Во плоти с поля удалось уйти только двумстам креакинам — остальные снова сделались Ветрожителями, и дни владычества иллогиров на земле миновали.

Охота на креакинов продолжалась, и наконец только десять из них остались в живых.

Затем Эмшарас изрек свое заклятие, и все оставшиеся иллогиры — демоны, духи, лесные нимфы, тролли и воители — ушли в серое Никуда. С тех пор они обречены были существовать там, бессмертные, но не имеющие формы. Только память осталась у них, память о победах, о славе и о сладком вине ужаса.

Ничто, ничто не могло сравниться с радостью, которую знали некогда креакины. Бакилас однажды принял человеческий облик и насладился всеми удовольствиями, доступными человеку: едой и питьем, дурманным зельем и плотской любовью. Но все это выглядело жалким по сравнению со вкусом человеческих душ. Подумав об этом, Бакилас с содроганием вспомнил Дарелу и те пугающие чувства, которые испытывал к ней. Они соприкасались руками и даже губами. Он позволил себе связаться с этой женщиной, ничего не зная о человеческой распущенности, и связь эта привела его в полное смятение. У него едва достало сил бежать в пещеры иллогиров и вернуть себе облик креакина. После этого он отправился в деревню, где жила Дарела, и выпил ее душу.

Ему думалось, что теперь ее власть над ним кончится, но он заблуждался. Память о времени, которое они провели вместе, преследовала его неотступно.

Проехав в молчании несколько часов, креакины ощутили сильный запах смерти. Случилось это у небольшого озера. Бакилас, держась в тени деревьев, обнаружил пять мертвых волков. Шестой лежал у самой воды. Подняв капюшон, Бакилас спешился и вышел на солнце. Кожу жгло, но он не обращал на это внимания. В середине лагеря на траве остался выжженный круг футов пяти в поперечнике. Бакилас, сняв свою черную перчатку, пощупал землю, отдернул руку и вернулся в тень.

— Магия, — сказал он. — Кто-то чародействовал здесь.

Креакины, спутав лошадей, сели в кружок.

— Анхарат ничего не говорил о магии, — сказал Мандрак, самый малорослый из них — чуть ниже шести футов. — Речь шла только о трех стариках.

— Насколько она сильна? — спросил Драско, второй по старшинству после Бакиласа.

— Вчетверо сильнее обычного. Волками, должно быть, управляли энтукку, и чародей двинул против них огонь-халигнат, что доступно только великому мастеру.

— Почему ты думаешь, что волками управляли? — осведомился Пеликор.

— По части знаний ты не силен, брат, — не сдержав раздражения, ответил Бакилас. — Будь это обыкновенные волки, их отогнал бы любой яркий огонь. Халигнат, или священный свет, используется только против иллогиров. Он должен был отшвырнуть энтукку обратно в город, если не дальше. Те, что находились ближе к источнику света, могли даже умереть.

— Если у них есть такой чародей, почему мы до сих пор не ощутили его присутствия? — спросил Драско.

— Не знаю. Возможно, он прикрывается неизвестными нам чарами. Как бы то ни было, впредь нам надо вести себя более осмотрительно.

— Осторожность хороша для трусов, — заявил Пеликор. — Я этого колдуна не боюсь, кто бы он ни был. Энтукку он победил, но что он может предпринять против креакинов?

— Мы не знаем что, — сказал Бакилас, стараясь сохранить спокойствие. — В том-то все и дело.

По его знаку креакины сели на коней, и Мандрак, поравнявшись с ним, заметил:

— Он всегда был нетерпелив.

— Мне досаждает не его нетерпение, а его глупость. Притом он обжора, а меня это качество всегда отталкивало.

— Да, его голод вошел в поговорку.

Они выехали из леса, и солнце ударило Бакиласу в лицо. Он надел шлем, поднял капюшон и пришпорил коня. Свет резал ему глаза, и он тосковал по ночи, по свежему ветру, по холодной красе звездного неба.

Их кони начали уставать. У подножия высокого холма Бакилас изучил следы. Преследуемые остановились здесь, чтобы перепрячь лошадей, и сидевшие в повозке, две женщины и ребенок, поднялись на холм пешком. Бакилас ехал по их следам. Одна из женщин взяла ребенка на руки — грузная женщина, чьи ноги отпечатались глубже остальных.

С вершины он увидел следы колес, уходящие в другой перелесок, и порадовался обещанию скорой тени.

Знают ли они, что за ними гонятся? Разумеется, знают. Нельзя похитить королеву, не опасаясь погони. Знают ли они, что их преследуют креакины? Почему бы и нет, раз у них имеется чародей. Бакилас думал о нем постоянно. Драско сделал верное замечание: почему они до сих пор не ощутили его присутствия? Магия должна висеть в воздухе. Бакилас закрыл глаза и пустил в ход все свое чутье.

Ничего. Ни следа чародейства, между тем как даже маскирующие чары должны оставлять за собой осадок. Это внушает тревогу. Анхарат всегда был слишком самонадеян — именно эта его черта привела иллогиров к поражению в Битве Четырех Долин. Неприятель так слаб, заявил он, что вынужден полагаться на каких-то трех стариков. А если все обстоит как раз наоборот? Если враг так могуществен, что может обойтись всего лишь тремя стариками? Черный воин не из тех, кто легко сдается. Рано или поздно он попытается сам атаковать преследователей — это в его натуре.