Книга Чистый лист - Дарья Кузнецова

— Только после того, как закрою дело Недичей. Мне кажется, за это время у меня выработалось привыкание, и если я дольше луны не слышу твою фамилию и не вижу твою физиономию — начинаю нервничать. Так что после поимки преступника придется следовать за тобой в Зоринку, — отшутился Шешель. Потом смерил меня задумчивым взглядом и уже без шутовства добавил: — А вообще я искренне радуюсь, что Май сделал выводы и нашел себе девушку, совсем не похожую на его первую жену.

— Шешель! — предупреждающе одернул его князь, но следователь даже бровью не повел.

— Никогда не понимал, как умные мужики ведутся на подобных красивых кукол, у которых на лбу написано: меркантильная дрянь. Впрочем, это в обе стороны работает, женщины…

— Стей, заткнись. Добром прошу. Последний раз, — веско, ровно проговорил Май.

Следователь обвел его задумчивым взглядом, потом ухмыльнулся пакостно и подмигнул мне, добавив театральным шепотом:

— Переживает! — После чего продолжил уже спокойно и деловито: — Ладно, все, что вы мне могли сказать, я уже знаю. Пойду проведаю своих ребят и делом займусь. А то с вами хорошо, но преступники сами себя не поймают. Вот закрою дело Недичей, поймаю Кокетку, и можно на пенсию выходить. Берегите себя, совет да любовь!

Оставив за собой последнее слово, он хлопнул дверью, лишив нас даже возможности вежливо попрощаться.

— Что за Кокетка? Это же не про театрального персонажа речь, да? — через несколько секунд проявила я любопытство, потому что очень хотелось чем-то заполнить неловкую тишину.

— Да есть такая… Не то городская легенда, не то ушлая аферистка, — ответил Май. — Уже лет тридцать, а то и все пятьдесят, появляется примерно раз в год, окручивает какого-нибудь богача и вскоре исчезает с большой суммой денег. Я склонен полагать, что это не конкретное лицо, слишком уж разные аферы и разные, но неизменно молодые женщины. Однако Шешель абсолютно уверен, что это реальное лицо, причем одно и то же, и бредит идеей ее поймать. Ты… не обижайся на него, — осторожно перевел Май тему. — Стеван — очень, очень хороший следователь и человек, просто… Иногда его очень хочется убить. — Подумал и уточнил: — Часто. Но при этом он, единственный из следаков, сразу и безоговорочно поверил в мою невиновность, — продолжил тихо. — С тех пор я никак не могу разозлиться на него настолько, чтобы всерьез попытаться поставить на место.

Я тут же внутренне подобралась: по-моему, это первый раз, когда Май сам упомянул ту аварию. Прогресс налицо!

— Да я не обижаюсь, он забавный, — призналась честно.

И опять придвинулась ближе, намереваясь поднырнуть под локоть мужчины, а то за время чаепития и серьезного разговора успела отстраниться. Но Недич, почувствовав шевеление, опередил — сам осторожно обнял, прижал к своему боку. Сердце сладко затрепетало где-то в горле от восторга и облегчения: в глубине души я опасалась, что Май предпочтет сделать вид, что ничего не было. «Ничего» — это я имею в виду неопровергнутые слова Шешеля про вкусы князя и выбор женщин. Ну и поцелуй, разумеется…

— Мне сейчас ужасно стыдно, — заметил Май, но не смущенно, а задумчиво. — И за него, и за себя. И тревожно, потому что Шешель — дотошный и любопытный. Вдруг он полезет копаться в твоем прошлом? Наших со Стевичем навыков конспирации точно не хватит, чтобы его обмануть.

— Ну… мне кажется, он достаточно адекватный, чтобы, если припрет к стенке, можно было рассказать ему правду и не бояться последствий.

— Да, наверное, — рассеянно кивнул Недич, не отрывая взгляда от моего лица. — Знаешь, я никогда не был религиозным человеком… — проговорил он и запнулся.

Нежно, почти невесомо очертил мое лицо костяшками пальцев свободной руки. Это легкое прикосновение отозвалось частящим пульсом, мгновенно сбившимся дыханием и мурашками по спине. Именно здесь и сейчас эта немудреная, почти робкая ласка показалась обжигающе-чувственной, взвихрила эмоции и желания.

— И? — все-таки сумела выдохнуть я, совершенно зачарованная глубокой синевой мужских глаз.

— А сейчас — истово верю. Тебя — такую — могли создать только боги…

За стуком собственного сердца я не разбирала слов, только всей кожей ощущала бархатный, тихий и мягкий голос.

Для поцелуя мы потянулись друг к другу одновременно и на какое-то время растворились в нем. Трепетно касались лица, висков, шеи, путались пальцами в волосах.

А вот черту осторожности и приличий первой переступила я. Подалась вперед, опираясь на плечи Мая, уселась верхом на его бедра. Сразу стало гораздо удобнее — и шею выворачивать не нужно, и вторая рука освободилась. Как раз для того, чтобы тут же заняться пуговицами.

Недич, обхватив одной ладонью мое лицо, мягко, но настойчиво прервал поцелуй, чтобы заглянуть в глаза и ошарашенно выдохнуть:

— Майя, что ты делаешь?

Я бы даже, может, устыдилась, если бы вторая его рука в этот момент не находилась у меня под юбкой, на бедре выше чулка, обжигая прикосновением кожу и горяча предвкушением кровь.

— Избавляюсь от досадной помехи, — ответила невозмутимо.

Крупные тисненые пуговицы кителя, широкая пряжка ремня…

— Майя, это… неправильно. Недопустимо… — пробормотал князь.

Только я гораздо охотнее поверила сжавшей мое бедро ладони и расширенным зрачкам. А еще тому, что он до сих пор даже не попытался перехватить мои руки, добравшиеся до мелких и гладких пуговичек рубашки.

— Необходимо, — охотно продолжила я, воспользовавшись паузой. — И очень, очень приятно!

— Майя!.. — почти простонал Недич, но я не дала продолжить, накрыв ладонью его рот.

— Не надо. Лучше поцелуй меня. Пожалуйста…

И, не оставив времени на сомнения и споры, сама приникла к теплым губам со сладким запахом брады.

Май ответил. Какое-то время сидел неподвижно, позволяя моим рукам уверенно хозяйничать под распахнутой рубашкой. Не прижимал и не отталкивал, явно боролся с собой и, может быть, пытался разобраться в собственных чувствах, желаниях и внутренних запретах.

А потом, к моей радости, отпустил себя. Сложно было не заметить этот момент, слишком резкой оказалась перемена: вот только что сидел статуей, а через мгновение полностью перехватил инициативу. И уже его пальцы торопливо воевали с пуговицами моих пиджака и рубашки, стремясь поскорее добраться до кожи.

Раздевались быстро, на ощупь. Не до конца. Слишком сложно — невозможно! — было хоть на мгновение прервать поцелуй.

Исступленное желание лишало воли, не оставляло места посторонним мыслям. Потом, подумаем обо всем потом — поговорим, осознаем, ужаснемся содеянному. А сейчас есть мы, есть эта жажда ощущать и касаться, есть широкий диван под спиной и упоительная тяжесть тела любимого мужчины, есть одно на двоих дыхание. И этого вполне достаточно, чтобы прожить еще немного, чтобы не осыпаться пеплом и ржой в следующее мгновение и не рухнуть в бездну. А все остальное… Да плевать на все остальное!