Книга Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал

– Нам приказано влезть в самое пекло – завтра мы перейдем линию фронта.

Союзники были уверены, что немцы тормозят их, чтобы успеть окопаться на севере, поэтому они велели отряду Донована как можно скорее проникнуть на вражескую территорию. Им были нужны там свои люди. Витантонио и его товарищи покинули Челенцу глубоко потрясенные, физически страдая, вспоминая троих детей, убитых немецкими снарядами.

– Мы должны наверстать упущенное и перейти линию фронта, – приободрил их Англичанин.

Понять, где именно проходит эта линия, было не так-то просто. Дни выдались грозовые, дождливые, места сражений непрерывно менялись. Затопленные низины между реками Триньо и Сангро стали ареной постоянных стычек, наступлений и отступлений обеих армий, из-за чего было очень трудно окончательно определить позиции. Дважды отряд Англичанина вступал в перестрелку с немецкими солдатами, не зная, были ли это части арьергарда, прикрывающие отступление, или передовые отряды, начинающие контратаку. Донован решил удвоить бдительность, и теперь они спали днем, а передвигались ночью.

По мере приближения к горам в Витантонио крепла надежда на встречу с Джованной. Он думал об этом ежесекундно. Возможно, в тот день у заводи Юро он поспешил, поставив под сомнение возможность этой любви. Сейчас он раскаивался в своих словах и восставал против здравого смысла, заставившего его сказать, будто им суждено навсегда остаться братом и сестрой.

На третий день вечером, готовясь к переправе через реку Триньо, они встретили группу из пяти беглецов, также направлявшихся на север, чтобы перейти линию фронта и уйти в горы. Впереди шел великан ростом больше двух метров.

– Говорят, в Майелле есть люди, которые готовятся к борьбе. Мы тоже хотим сражаться, – признался великан, когда понял, что имеет дело с союзниками и может говорить начистоту.

Его звали Примо Карнера, и он возглавлял небольшой отряд бывших итальянских солдат, желавших присоединиться к партизанам.

Примо Карнера

После подписания перемирия солдаты стали возвращаться домой. Они были убеждены, что наконец вернутся к нормальной жизни и все будет как раньше, но на деле вышло иначе: все изменилось. Из-за нехватки рабочих рук многие семьи потеряли урожай, и хозяева согнали их с земли; избежавшие мобилизации счастливчики разбогатели за счет этих несчастных; многие женщины, отчаявшись в одиночестве, не дождались мужей с фронта и уехали с какими-то авантюристами; младшие дети не узнавали отцов, пришедших с войны, и убегали от них.

Судьба решила жестоко посмеяться над Примо Карнерой. Ему были уготованы все несчастья разом: родителей выгнали из дома, и они этого не пережили; жена уехала с каким-то ловким проходимцем, а дети, увидев его, разревелись и не захотели даже подойти. Двух дней не прошло, как Примо принял решение. Уже давно семьей для него стали боевые товарищи, на фронте они поклялись друг другу в вечной дружбе, и он верил, что они его не предадут. С несколькими другими такими же разочаровавшимися в жизни солдатами он отправился в горы.

Партизаны так и не узнали его настоящего имени, а сам он говорил, что не помнит его. Ему нравилось прозвище, полученное в деревне. Он был два метра пять сантиметров ростом, весил сто двадцать пять килограммов и был силен как бык. Когда Примо Карнера завоевал в Нью-Йорке титул чемпиона мира, друзья решили, что у него с их односельчанином есть определенное сходство, и окрестили того именем боксера. С тех пор он навсегда стал «Примо Карнерой» и гордился этим.

Встретившись с лейтенантом Донованом, Примо Карнера со своим отрядом перешел в его распоряжение, и они вместе дошли до Майеллы. Витантонио и Рузвельт сразу приняли Карнеру, с первого взгляда поняв, что он слишком хороший парень, чтобы бросать его одного среди очерствевших людей, собиравшихся в горах. Все партизаны были верны делу свободы, но многие были разочарованы в жизни, обожжены войной, Примо же, напротив, был добр и наивен, всегда готов отдать последнее, всем верил. Этим он тоже походил на добродушного боксера-великана.

– Ты должен подготовиться ко дню, когда все это кончится. После войны мы разойдемся по домам и ты останешься один, – говорил ему Витантонио, пытаясь заставить товарища задуматься. – В школе мы с одноклассниками тоже клялись друг другу в вечной дружбе, но с тех пор, как я уехал из Бари, никого из них больше не видел. С тобой будет так же.

Тот смеялся. Срывал зонтик фенхеля, совал в рот и принимался жевать. Затем вынимал и жеваным стебельком грозил Витантонио:

– Ты поостережешься бросать меня одного! Вы с Рузвельтом – моя семья!

– Но мы же всего месяц знакомы.

– У меня ни одна подружка столько не продержалась. Даже женат я был меньше.

Он снова закусывал стебелек фенхеля и уходил, смеясь.

Прибыв в Майеллу, в горы, они обнаружили, что готовые начать неравную борьбу с немцами добровольцы стекаются туда дюжинами. Они съезжались со всей Италии, настроенные преодолеть идеологические разногласия, что разделяли их все эти годы; большинство были бывшими солдатами, которые отказывались мириться с параличом военного командования. В первом же лагере, разбитом совместно с партизанами, Витантонио напал на след Джованны. Она уже несколько дней была в Майелле вместе с Сальваторе, и о них уже пошла молва.

Когда он отправился было на их поиски, Англичанин получил приказ от союзнического командования: нужно было дождаться партизанскую колонну, сопровождавшую американского капитана Льюиса Кларка, специалиста по химическому оружию, которого им следовало провести еще севернее, в сердце немецкого арьергарда. Целью было обнаружить за «линией Густава» оборудование и склады, где было возможно производить и хранить иприт. В те месяцы линия между Терамо и Кассино обозначала границу, делившую Италию надвое: к югу лежали территории, освобожденные союзниками, к северу – земли, подконтрольные марионеточному правительству Муссолини на службе у оккупационных сил нацистов, устроивших его побег из тюрьмы в Абруццо в результате дерзкой операции, проведенной по личному распоряжению Гитлера.

Этот неожиданный приказ смешал планы Витантонио, но в нем же таился сюрприз.

В горах

Партизаны, сопровождавшие капитана Кларка, кутались в пальто и натягивали кепки до ушей: ноябрь в том году выдался дождливый, и на горных перевалах было так холодно, что те, кто отваживался на переход, промерзали до костей. Витантонио видел, как пришли партизаны, и издалека следил за ними взглядом. Сердце забилось сильнее: во главе колонны шли Сальваторе и Джованна. Бесформенная одежда не помешала Витантонио узнать их. Закутайся Джованна так, что видны были бы только губы, он все равно узнал бы ее, невозможно было спутать ее улыбку ни с чьей.

Они не виделись с того самого дня в Матере, и Витантонио огорчился, узнав, что прибывшие останутся в лагере всего на несколько часов – ровно столько, сколько нужно на еду и отдых. Только когда партизаны уже собирались двинуться дальше, Джованна улучила момент, чтобы отвести Витантонио в сторону. Они пообещали друг другу, что, пока длится война, будут принимать все как есть, не станут строить планы или говорить о будущем, но у Джованны была важная новость.