Книга Сеть Сирано - Наталья Потёмина

Вита Чмух с Пашей и девочками уплыли на неделю вверх по Волге-матушке-реке. Надька утонула по горло в своем педофильском романе. К счастью ее мальчику «осьмнадцать минуло» еще в прошлом веке, а, следовательно, перед законом Чигавонина была кристально чиста.

А почему бы и нет, думала тетка. Каждый спасается, как может, а если некоторым не дано, то это их глубоко личные проблемы.

Личные проблемы! Как это многообещающе звучит. Личные проблемы, они же проблемы на личном фронте, рано или поздно разрешаются. И, как правило, к обоюдному удовлетворению сторон. А ну-ка, тетка, признавайся, достаточно ли ты удовлетворена?

Говорят, что курица, у которой только что отрубили голову, может еще достаточно долго нарезать по двору круги. И даже может выбежать за ворота и там чего-нибудь станцевать. Или даже взлететь может относительно высоко. Каких уж там ждать рекордов, она же не птица. Но если учитывать тот факт, что эта «нептица» безголовая, то проникнуться к ней хотя бы состраданием можно, и даже нужно. Особенно когда она возвращается назад и с чувством глубокого удовлетворения падает под ноги своему палачу. Естественно, море кровищи, крики «браво», «бис» и приглашение всех участников представления на послепремьерный бульон.

А что бывает с теми курицами, которые сами себе убийцы?

Про этих конспираторш стоит поговорить отдельно.

Ну, во-первых, они боятся толпы. Смерть на миру для них не красна. Если они и задумают страшное с собой совершить, то находят для этих целей самые укромные уголки.

Во-вторых, от них никогда не услышишь криков, стонов и жалоб на свою горькую долю. Напротив, на публике они даже веселы и, кажется, всем довольны.

В-третьих, отвинтив себе голову со всем ее дорогостоящим содержимым, они не кидаются при всем честном народе в пляс, а напротив, ведут себя очень скромно и незаметно.

В-четвертых, закончив с головой, они на этом не останавливаются. Основная их цель — сердце. Его еще надо усыпить, и только потом уничтожить.

Разложив все аккуратно по полочкам, тетка задумалась, насколько вышеизложенная характеристика подходит именно ей?

Ну, тихушница она была еще та! Никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не смог бы узнать ее тайну. Кроме Лексеича, конечно. Но Лексеич не считается, он всего лишь случайный попутчик, а таким все можно.

Криков, стонов, жалоб — никогда! Даже под пытками. Вот, говорят, выговориться надо, поделиться своей бедой с окружающими. Но зачем людей-то напрягать? Хотя бывает, что и не напрягать а, напротив, радовать или даже смешить. А становиться посмешищем в глазах даже близкой подруги — это удовольствие не из приятных. А потом, когда начинаешь делиться, то снова начинаешь переживать, то есть, посыпать свою незаживающую рану крупной морской солью. И что особенно обидно — без всякой надежды на спасение.

По поводу головы. Хорошо бы напиться и забыться. И многие так и поступают. И тогда часть физического тела, которую у прочих куриц откручивают, сама куда-то укатывается. И жизнь без нее становиться лучше, и даже веселей. Жаль, что только до утра. Утром голова возвращается на свое законное место. Поэтому с ней тетка разобралась по-своему: нагрузила работой. И как только голова после всех трудов праведных углублялась затылком в подушку, так сразу сама собой и отрубалась.

Что касается сердца, то до него теткины руки так и не дошли. А зря. Если днем оно вело себя достаточно незаметно, то по ночам резко активизировалось. Часов около трех ночи все тот же незнающий сострадания ежик своими погаными иголками начинал набивать на теткиной груди очередную татуировку. Вчера, например, получился вот такой перл: «Зачем вы, девочки, красивых любите, то ли дело страшные.»

Тогда тетка вставала, шла на кухню, принимала лошадиную долю снотворного, возвращалась к себе и снова валилась на кровать. Хрен с ним, с этим хвойно-игольчатым, пусть себе стучит, но я его уже до самого утра не услышу.

В общем, с головой и сердцем тетка более или менее справлялась. А что прикажите делать с туловищем? Точнее, телом? Точнее, той его микроскопической частью, которая лишь однажды вкусив желаемого, отчаянно требовала продолжения. А если не продолжения, то хотя бы повторения: каждодневного, однообразного, иступленного, направленного на самопознание и совершенствование. Тетка отдавала себе отчет в том, что если она пойдет на поводу у этой жадной кнопки, то произойдет страшное. Теткино и без того плачевное состояние усугубится многократно и жестоко. Закрепленный и пройденный материал начнет возбуждать и без того воспаленную фантазию, которая в свою очередь понудит тело на приобретение новых, еще более изощренных навыков. Эпидемия ненасытности, столько лет державшаяся в узде, вырвавшись на свободу, снесет на своем пути все возможные и невозможные преграды. И тогда…

Что тогда? Что ты сделаешь, тетка, со своей постылой норной жизнью? Выберешься, наконец, на свет или закопаешься еще глубже в свою нутряную затхлую темень? Пойдешь к людям или будешь в одиночестве рукоблудить, пардон, рукоприкладствовать, точнее, рукоплескать своему тонкому, отточенному годами тренировок мастерству? Найдешь своего принца, давно ставшего королем, или продолжишь в одиночку столь постыдным и одновременно волшебным образом разнообразить свой седой заплесневевший досуг?

Как несправедлива жизнь, думала тетка. Лишь на своем исходе, закате, отлете она, наконец, сподобилась полоснуть меня по горлу тоненьким лезвием счастья. Но подумала ли она о том, что, вкусив этой предсмертной судороги, я уже не смогу остановиться. Я буду мечтать о ней денно и нощно, и что самое обидное — без всякой надежды на ее естественное осуществление. А не получать того, чего ты по праву заслуживаешь, крайне вредно и даже опасно. Груз неутоленных желаний, который столько лет волочился за тобой, рано или поздно сорвется с телеги и превратит свою маленькую беззащитную хозяйку в одно большое мокрое место. Колеса, естественно, врассыпную, любители прекрасного, напротив, скучкуются. А я сама лежу — недоумеваю. Картина а-ля Дали — «Рикша всмятку». На дереве так плоско вишу, одной рукой на юг показываю, другой тоже на юг. Полшестого, прикинь? Без надежды на комментарии.

Все поздно. Как насмешливо и издевательски поздно все это со мной произошло. Еще так много, так чудовищно много сил, и уже так мало, катастрофически мало возможностей. Посмотри на себя в зеркало, тетка, полюбуйся на свое лицо. Что, отворачиваешься? Чем ты так недовольна? Ах, это вовсе и не лицо! Это бесформенная куча теста с двумя мелкими изюминками глаз? Сморщенная курага рта? Выдающийся марципан носа? И все стекает, все оттягивается вниз, провисает живописными складками, особенно, если смотреть исподлобья, искоса, «низко голову наклоня». Такие подмосковные вечера намечаются, такие незабываемые встречи! Он мне: «Я бы эту милку вдарил по затылку, чтоб меня парнишку не пугала слишком». А я ему: «Что ж ты пальцем поманил дуру невезучую, лучше б сразу пристрелил, чтоб я так не мучилась!»

Ах, боже мой! Если бы на наших лицах отражались наши души, как это было бы хорошо, как справедливо. Чистой красивой душе соответствует чистое красивое лицо. Черной, уродливой — черное лицо, страшное. А если серенькая душа, значит и лицо никакое, мышиное. Или даже крысиное. А может, волчье?