Книга Спаситель и сын. Сезон 2 - Мари-Од Мюрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Меня теперь только одно огорчает, — заговорила Мадлон. — Тебе я могу сказать, ты из Сент-Анна, ты все это знаешь. — Она заговорила шепотом: — Это не по моей вине, я не желала ему смерти. Но все же и я приложила руку… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…
Спаситель смотрел на нее во все глаза, пытаясь понять, что именно она имеет в виду.
— Приложила руку… К чему?
— Причинила, ты знаешь, — то, что не добро.
— Зло?
Мадлон перекрестилась.
— Вы причинили зло?
— Не говори этого слова, — одернула Спасителя Мадлон и снова перекрестилась. — Я теперь даже тех слов не говорю, где оно внутри прячется.
Спаситель попытался следовать за мадам Бравон по лабиринту ее мыслей.
— Чего вы теперь не говорите? Слов с корнем «зло»? Например, злобный? Или назло? Или злодей?
Спаситель подбирал слова, а мадам Бравон торопливо крестилась.
— И еще мне нужно переехать, — сказала она с виноватым видом.
— С чего вдруг?
Тут Спаситель вспомнил, что записывал адрес мадам Бравон. Она жила на улице Возла.
— Мадам Бравон, — обратился он к ней очень серьезно.
— Да?
— Вы наживаете новый синдром.
— Что вы, что вы! Я отделяю одно от другого. Это же порча.
— Нет, Мадлон, это синдром.
— Порча.
— Син… — Спаситель осекся на полуслове. Потом заговорил снова: — Мадам Бравон, вы знаете, отчего умер ваш шурин? Он умер от тяжелой болезни (Мадлон перекрестилась), которой долго болел. Она не имеет никакого отношения к порче. Вы никак не причастны к тому, что с ним произошло.
Мадлон не слушала Спасителя и толковала о своем:
— Как только слышу плохое слово, сразу говорю: «Господи, спаси и помилуй» — и все обходится. Но вот что плохо, теперь эти все слова так и вертятся у меня в голове, так что приходится твердить «Господи, помилуй» целый день.
— Обсессивно-компульсивный синдром, — проговорил себе под нос Спаситель. — Послушайте, Мадлон, мы скоро окончательно разделаемся с синдромом чистоты. Я вам дам новые упражнения.
— Разделаемся?
— Разделаемся, — эхом отозвался Спаситель.
Мысленно он посылал свою пациентку ко всем чертям, и тут на столе зазвонил телефон.
— Месье Сент-Ив? Это мадам Кюипенс, мать Эллы. Хочу предупредить, что Элла сегодня не придет, она заболела.
— Что с ней? — недоверчиво спросил Спаситель. Он прекрасно знал, что отец Эллы не одобряет психотерапию.
— Желудочный грипп.
— И температура есть?
— Нет, только рвота. У них в школе эпидемия.
Спаситель чуть было не возразил: эпидемия школьной фобии. Но воздержался: нельзя делать выводы на расстоянии. Он ограничился тем, что записал Эллу на следующий понедельник. Но очень огорчился. Что за понедельник без Эллы!
Спаситель сомневался не случайно. Живот у Эллы заболел из-за приступа паники. А началось все в прошлый вторник до начала школьных занятий. Как только Джимми подошел к ней, собираясь поцеловать, Элла протянула ему руку. Он уставился на нее: рука обозначала расстояние, которое отныне их разделяло.
— Я ни с кем не целуюсь, — сказала Элла.
Весь остальной день Джимми делал вид, что не замечает ее. Но протянутая рука, рука, которая на самом деле скорее отталкивала, обидела его и унизила.
Джимми был не только отвергнутым влюбленным, он был травмированным мальчиком, которого сторонились одноклассники. С начала года он выбрал Эллу, потому что она тоже играла в Call of Duty. Потом ему показалось, что насмешки над ней одноклассниц их сблизят. Он стал ее защищать и ждал от нее благодарности. В Фейсбуке она приняла его в друзья. Почему они не могли дружить и в жизни?
Джимми заметил, что Элла иногда возвращается домой пешком. Так она себя тренировала на выносливость. Он пошел за ней следом, но она была так погружена в свои мысли, что даже не заметила его. Раз, другой… Игра превратилась в навязчивую идею. Джимми думал об Элле днем и ночью. Он узнал номер ее мобильника, узнал адрес и бродил вокруг ее дома. Про себя он прокручивал целые фильмы, где она была героиней, но отваживался только на поцелуй при встрече. И все-таки он решился предложить ей куда-нибудь вместе пойти, но она не ответила. Он бомбардировал ее эсэмэсками: «ты чудо» или «я т л» и сердечко, но в классе он с Эллой не разговаривал и не садился с ней рядом. В глубине души он знал, что не нравится ей. Возможно, даже почувствовал, что она его боится. Но он не делал ничего такого, что могло бы вызвать у Эллы враждебность. И тем не менее во вторник 6 октября она, с его точки зрения, очень его обидела, даже оскорбила, и любовь обернулась ненавистью — перчатку вывернули наизнанку.
В среду во второй половине дня Джимми снова бродил вокруг дома, где жили Кюипенсы. Уроки кончились рано, и Элла была дома одна: родители на работе, старшая сестра еще в школе. Она свободна. Свободна быть Эллиотом. Черный пиджак, белую рубашку и галстук в узкую полоску она прятала в глубине платяного шкафа. Мужскую одежду она купила тайком на свои карманные деньги, которые экономила месяц за месяцем. Этот костюм она надела один-единственный раз на консультацию к своему психологу. А в этот осенний день почему-то пахло весной. Элла решила переодеться Эллиотом и немного погулять в ближайшем парке.
Посмотревшись в зеркало, она довольно улыбнулась. Она выглядела изящным мальчиком, модно подстриженным, щеголевато одетым: джинсы в обтяжку, узконосые лаковые туфли. Мальчик и мальчик, никакого сомнения, пока не присмотришься хорошенько. Именно эта неопределенность — мальчик-девочка, Элла-Эллиот, — две сущности, как два крыла, наполняли ее жизнью, звали в полет. Ей захотелось танцевать, так она себе понравилась, и она принялась напевать песенку Милен Фармер[60]:
Накладывая один образ на другой, Элла двигалась по-мальчишески энергично.
Покачивая бедрами, она прикрыла ладошкой причинное место.
Понимала ли она точный смысл того, что пела? Она захмелела от радости. Она себя любила. Ей хотелось, чтобы Спаситель увидел ее такой.
