Книга Ночь эльфов - Жан-Луи Фетжен

Фрейр нашел его, лежащего ничком на земле среди многочисленных трупов и содрогающегося от рыданий. В руке он судорожно сжимал рукоять сломанного меча. Фрейр вытер лицо Утера горстью снега, который тут же покраснел от крови, потом взвалил его на плечи и толкнул ногой дверь какой-то лачуги, за которой пряталось дрожавшее от страха семейство. Там он положил Утера на укрытую пологом кровать и, чтобы никто не видел его в таком состоянии, обернулся к хозяевам и прорычал:

– Все вон!

Затем швырнул свой длинный меч на стол, взял кувшин с ледяной водой, ополоснул лицо и сел. В висках у него стучало, дыхание было прерывистым. Он невидящим взглядом смотрел перед собой. Улица была залита кровью, и над ней стоял нескончаемый стон раненых и умирающих… Фрейр был простым варваром, всю жизнь прожившим у границ с Черными Землями. Он привык постоянно сражаться, спать на земле, охотиться на волков, у него не было ни семьи, ни друзей, кроме Галада, тоже варвара, которого он однажды подобрал на поле боя и вылечил и который с тех пор следовал за ним повсюду. На руках у него была кровь многочисленных врагов. Но он никогда еще не видел такой бойни.

Утер проснулся с воплем ужаса от нахлынувших на него кошмарных видений. Снова эти ужасные лица, разбитые, рассеченные, окровавленные, и среди них – глаза его отца Систеннена, умоляющие, словно призывающие на помощь… Прошло несколько долгих минут, пока он окончательно прогнал от себя ядовитую атмосферу сна и немного приободрился. Он лежал на кровати, застеленной льняными простынями, под тяжелым меховым покрывалом светло-коричневого цвета – наверное, из шкуры выдры,– в середине просторной комнаты, украшенной гобеленами. Окна были затянуты вощеной тканью и занавешены. Возле одного из них он увидел Мерлина и попытался встать, но тут же почувствовал жгучую боль во всем теле.

– Не двигайся! – приказал мужчина-ребенок, приближаясь к нему.

Утер снова откинулся на спинку кровати. Дышать было больно, и от малейшего усилия его лоб покрывался потом. На широкой повязке, которой была обмотана его грудь и прижатая к ней рука, проступило новое пятно крови.

– Другой бы на твоем месте уже сто раз мог умереть, – сказал Мерлин. – У тебя сломаны два ребра, задето легкое, правая рука и нога изрублены и к тому же столько синяков по всему телу, что ты стал похож на эльфа!

Он рассмеялся над собственной шуткой, явно довольный собой, но Утер ее даже не понял, уже не говоря о том, чтобы оценить.

– Где мы? – спросил он.

– Мне кажется, это спальня Игрейны, – сказал Мерлин, оглядываясь. – Во всяком случае, это самая красивая и тихая комната во всем дворце. Все остальные… э-э-э… слегка в беспорядке.

– А… где же Игрейна? – с трудом спросил Утер.

Мерлин посмотрел на него пристальным лукавым взглядом, улыбаясь в своей прежней раздражающей манере.

– Королевы здесь нет, – ответил он наконец. – Ни ее, ни Горлуа. Можешь себе такое вообразить? Оставил свое войско защищать город, а сам удрал, как последний трус. Как ты думаешь, куда?

– В Тентажель…

– Да, я тоже так подумал… Но я бы никогда не поверил, что он возьмет с собой королеву и Меч…

Утер смотрел на него, невольно опуская веки при каждом вздохе, но боль не прекращалась, словно все его тело было сплошной открытой раной.

– Вот, выпей, – сказал Мерлин, протягивая ему кубок. – От этого ты уснешь, а это сейчас все, что тебе нужно. Когда ты немного окрепнешь, я думаю, Ллиэн сможет вылечить тебя твоими собственными силами. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Меч…

– Ах да! Экскалибур… Гномы искали его повсюду, а уж они-то разбираются в тайниках, особенно тех, что в каменных стенах. Бедный Бран… он просто вне себя. Я никогда раньше не слышал, чтобы он так ругался. Нет, здесь они его не найдут. Экскалибур где-то в другом месте, я чувствую…

Утер прикрыл глаза и долго молчал. Когда он снова открыл их, Мерлин по-прежнему сидел рядом, и все вокруг медленно качалось.

– Игрейна… – прошептал он.

Мерлин посмотрел на него с удивлением. Утер уже не сознавал, что говорит. Снотворное питье подействовало. Лицо рыцаря блестело от пота, отчего раны становились еще заметнее. Волосы, заплетенные в косички, слиплись от засохшей крови – его собственной и чужой. Сидя у его изголовья, Мерлин наблюдал, как он погружается в беспокойный сон. Наконец он мог внимательно изучить его лицо, чего никогда раньше не получалось сделать. От Утера-Пендрагона исходила неодолимая сила и в то же время такое отчаяние, что его нельзя было не полюбить. Мужчина-ребенок снова подумал о старинном пророчестве, в котором говорилось о Кариад даоу роуанед, Возлюбленном двух королев. Конечно, это не может быть никто другой, кроме него… Увы, пророчество заканчивалось плохо. Но все всегда заканчивалось плохо, Мерлин знал об этом с самого рождения… Оставалось лишь надеяться, что оно не сбудется до конца.

Он шел медленными осторожными шагами, как старик, но без всякой поддержки, если не считать меча, на который он опирался, словно на посох. Вдоль дворцовых коридоров, начиная от спальни Игрейны и до высокой круглой башни Великого Совета, выстроились его воины всех рас, стоя плечом к плечу и образуя нескончаемый почетный караул. И, конечно, этот почет надо было оправдать.

Перед ним торжественно выступал Мерлин, ни на кого не глядя. В красноватых отблесках факелов, горевших вдоль стен, его белые волосы казались сверкающим шлемом, резко выделявшимся на фоне его темно-синего плаща. У него был обычный насмешливый вид и слегка заносчивая манера держаться, но все, кто впервые видел его так близко, ощущали исходившую от него давящую силу, от которой испытывали внезапное недомогание, и никто не смел бы и помыслить о том, чтобы ему противостоять.

Вид Утера, хотя израненного и идущего неверными шагами, наполнял их сердца гордостью, и многие становились на колени, чтобы поцеловать край его плаща. Впервые Пендрагон был одет в свои собственные цвета: красную тунику, спускавшуюся до щиколоток, с золотой головой дракона, извергающего пламя. И все, кто следовал за ним, были одеты в те же самые цвета – герцоги и бароны, и даже Дориан, принц Высоких эльфов, и даже Бран, наследник престола Черной Горы. Процессия следовала в молчании, но вот откуда-то из глубин замка послышалось медленное торжественное пение огромного хора:

Я – ветер над морем,

Я – волна в океане,

Я – шум прибоя,

Я – телец с острыми рогами,

Я – ястреб на скале,

Я – лосось в море,

Я – высокая гора,

Я – искусное слово,

Я – острие оружия,

Готового к битве.

Это был пеан времен Десятилетней войны, могучая и суровая боевая песнь, от которой содрогались крепостные стены и которая сейчас гулко разносилась под сводами каменных коридоров. Наконец процессия остановилась перед дверью, ведущей в зал Великого Совета.