Книга Кенилворт - Вальтер Скотт

— С затылком в позиции reguardant, [66] — подхватил знаток геральдики. — А в самый день ее бегства, в канун святого Остина, я видел конюха Варни, облаченного в его ливрею. Он держал коня своего хозяина и верховую лошадку мисс Эми, уже взнузданных и оседланных proper [67] — это все было за стеной кладбища.

— А теперь я нахожу ее запертой в клетке, в его тайном, уединенном жилище, — сказал Тресилиан. — Негодяй пойман на месте преступления! И я был бы рад, если бы он вздумал отрицать свою вину, тогда я мог бы воткнуть доказательства прямо в его лживую глотку! Но я должен готовиться в путь. Прошу вас, господа, уговорить моего покровителя дать мне полномочия, необходимые, чтобы действовать от его имени.

— Он слишком пылок, — сказал священник. — И я молю бога, чтобы он даровал ему терпение, потребное для надлежащей расправы с Варни.

— Терпение и Варни, — сказал Мамблейзен, — это геральдика еще худшая, чем металл на металле. Он более обманчив, чем сирена, более хищен, чем грифон, более ядовит, чем крылатый дракон, и более жесток, чем поднявшийся на дыбы лев.

— Однако я сильно сомневаюсь, — заметил священник, — можем ли мы законно просить сэра Хью Робсарта, в его теперешнем состоянии, дать документ, передающий кому бы то ни было его родительские права по отношению к мисс Эми.

— Вашему преподобию нечего сомневаться, — перебил его Уил Бэджер, вошедший в комнату. — Готов жизнь свою прозакладывать, что он, когда проснется, будет совсем другим человеком, чем был эти тридцать дней.

— Ах, Уил, — вздохнул священник, — неужели ты так уверовал в лекарство доктора Диддлема?

— Ни чуточки, — ответил Уил. — Хозяин даже ни капельки его и не попробовал, его все выпила служанка. А вот тут есть один джентльмен — он приехал с мистером Тресилианом, — так тот дал сэру Хью такое зелье, что стоит двадцати других. Я так ловко с ним малость потолковал и разведал, что лучшего кузнеца и знатока лошадиных да псовых хворей и не видывал. А такой никогда не навредит христианину.

— Кузнец? Ах ты нахальный конюх! По какому праву, я спрашиваю? — воскликнул священник, полный изумления и негодования, и сразу встал. — Да кто поручится за этого нового врача?

— Что до права, то как угодно вашему преподобию, это я дал ему право. А что до поручительства, то я так думаю, что неужто, прослужив двадцать пять лет в этом доме, я не могу поручиться за лекарство для скотины или человека. Это я-то, который может и влить нужную дозу, и дать пилюли, и пустить кровь, и налепить пластырь, если надо, хоть бы и себе самому.

Советники семейства Робсартов сочли нужным незамедлительно поставить об этом в известность Тресилиана, который столь же мгновенно вызвал к себе Уэйленда Смита и спросил у него (впрочем, наедине), по какому праву дерзнул он прописать какое-то лекарство сэру Хью Робсарту.

— Видите ли, — начал кузнец, — ваша милость изволит припомнить, как я рассказывал вам, что пронкк в тайны моего хозяина — я имею в виду ученого доктора Добуби — поглубже, чем ему хотелось бы. А на деле половина его злобы и вражды ко мне проистекала не только потому, что я слишком глубоко проник в его тайны, а еще и потому, что некоторые понимающие особы, и в частности одна премиленькая молоденькая вдовушка из Эбингдона, предпочли мои предписания его собственным.

— Ты это фиглярство брось, мой милый! — строгим тоном сказал Тресилиан. — Если ты тут вздумал шутки шутить с нами или, что еще хуже, учинил какой-нибудь вред здоровью сэра Хью Робсарта, ты найдешь себе могилу в недрах оловянного рудника!

— Я слишком мало осведомлен о великой arcanum, [68] чтобы превращать руду в золото, — спокойно ответил Уэйленд. — Но да рассеются ваши опасения, мистер Тресилиан! Я вполне ясно понял, что за болезнь у доброго старика из того, что поведал мне мистер Уильям Бэджер. Надеюсь, у меня достаточно знаний, чтобы прописать больному самую пустяковую дозу мандрагоры, а это, вместе со сном, который должен затем последовать, и есть все то, в чем нуждается сэр Хью Робсарт, чтобы успокоить свой расстроенный мозг.

— Хочу верить, что ты поступаешь со мной честно, Уэйленд! — сказал Тресилиан.

— Самым честным и благородным образом, как покажут дальнейшие события, — подтвердил кузнец. — А какая мне выгода нанести вред бедному старику, которому помогаете вы? Вы, кому я обязан тем, что Гаффер Пинниуинкс не терзает сейчас мою плоть и мускулы своими проклятыми клещами и не втыкает мне в каждую родинку на теле свое острое шило (да отсохнут руки у того, кто его выковал!), чтобы доказать, что я маг и колдун. Я надеюсь стать одним из скромных слуг в свите вашей милости и хочу только, чтобы вы судили о моей преданности по тому исходу, который принесет нам сон нашего добрейшего рыцаря.

Уэйленд Смит предсказал все совершенно правильно. Успокаивающее лекарство, приготовленное его искусством и влитое больному в рот уверенной рукой Уила Бэджера, повлекло за собой самые благоприятные последствия. Больной спал долгим, здоровым сном. И когда бедный старик проснулся, в нем еще не совсем прояснились мысли, да и телом он был еще слаб, но сознание уже было гораздо более светлым, чем раньше. Он не сразу согласился на предложение своих друзей, чтобы Тресилиан поехал ко двору и попытался вернуть ему дочь и, если еще не поздно, избавить ее от позора.

— Оставьте ее в покое, — сказал он, — она как ястреб, летящий по ветру. Я даже и не свистнул бы, чтобы вернуть ее.

Но, хотя он некоторое время и упорствовал, все повторяя этот довод, наконец его убедили, что его долг — следовать влечению естественного чувства, и он согласился, что все усилия, какие только возможны, должны быть предприняты Тресилианом в пользу его дочери. Посему он подписал доверенность, составленную священником по собственному разумению. Ибо в те времена простоты нравов священники часто бывали советниками своей паствы в области юриспруденции так же, как и в области евангелия.

Все было готово ко второму отъезду Тресилиана через сутки после его возвращения в Лидкот-холл. Но одно существенное обстоятельство было все-таки забыто, и о нем ему первым напомнил мистер Мамблейзен.

— Вы направляетесь ко двору, мистер Тресилиан, — сказал он. — Так благоволите же помнить, что цвета вашего герба должны быть argent [69] и or [70] — никакие другие оттенки приниматься в расчет не будут.

Это замечание было столь же верным, сколь и ошеломительным. Являясь с прошением ко двору, без наличных денег обойтись даже в золотые дни Елизаветы было так же невозможно, как и в любой последующий период времени. А этого блага было не много у обитателей замка Лидкот. Сам Тресилиан был совсем беден, а доходы милейшего сэра Хью Робсарта уже были поглощены и даже истрачены заранее ввиду его гостеприимного образа жизни. В конце концов оказалось необходимым, чтобы знаток геральдики, возбудивший этот вопрос, сам бы его и разрешил. Мистер Майкл Мамблейзен так и сделал, извлекши откуда-то мешок с деньгами, содержащий около трехсот фунтов золотом и серебром, причем монеты были самой разной чеканки. Это были двадцатилетние сбережения, которые он теперь, не говоря ни слова, отдал своему покровителю, чей кров и защита дали ему возможность осуществить эти скромные накопления. Тресилиан принял их, не колеблясь ни минуты. Они обменялись лишь взаимным рукопожатием, которое выразило радость обоих: одного — пожертвовавшего всем, чем он мог, для такой высокой цели, и другого — увидевшего, как внезапно и совершенно неожиданно отпало такое важное препятствие на пути к успеху предстоящей ему поездки.