Книга Страна Соболинка - Владимир Топилин

Анатолий докурил, встал, потянулся так, что сухожилия в суставах затрещали. («Вот где здоровье!», – подумала Ирина.) Затем, будто увидев ее, повернулся, улыбнулся:

– Чай, что ли, попьем?

Ирина скромно опустила глаза, встала со своей чурки, пошла в избушку за сахаром, печеньем. Потом вдруг вспомнила, остановилась, спросила через плечо:

– Мед будешь?

– А как же! – разминая плечи, играя мышцами ног, ответил Толик и уже хитро дополнил: – Кто же от сладкого откажется?

Ира покраснела: «Никто мед не взял, одна я. Может, оценит?» Заскочила в полутемную избушку, бросилась под нары, достала свою котомку. Где-то в вещах, укутанная одеждой от ударов, лежит заветная банка. Ирина стала выкидывать тряпки на нары, наконец-то почувствовала что-то тяжелое, схватила руками… да так и застыла с вытаращенными глазами. Во время перехода капроновая крышка соскочила с банки, мед вытек и пропитал часть одежды.

Растерявшись, Ирина посмотрела на заляпанные медом ладошки. На глазах опять появились слезы. Она захлюпала носом, собираясь заплакать, но замолчала: в избушку вошел Толик.

Ирина притихла: хоть бы не увидел, поскорее ушел, а то опять будет смеяться. Но Толик молча встал за спиной на расстоянии ладони, ничего не говорит, только дыхание волнует ее волосы. Ирина сжалась бабочкой, почувствовала, как вся кровь, что у нее есть, хлынула в голову. А дальше, ощутив на своей талии его ладони почувствовала, как подкосились колени. И не было каких-то сил для сопротивления, да и ни к чему это было.

Он осторожно повернул ее к себе лицом. Строгий взгляд просверлил испуганную, черноглазую бездну. Понимая, что все это значит, Ирина едва не задохнулась, хотела потереть ладонями виски, да залепила медом голову. Толик удивленно взял ее руку за запястье, подтянул к своему лицу, понял, в чем дело, но не засмеялся, а приложил сладкую ладонь к своим губам. Другая рука уже ласкает шею и притягивает ее к себе. Сантиметр за сантиметром, поцелуй за поцелуем, как маленький ручеек находит новое русло, его губы приблизились к ее губам, передавая сладкий, медовый сок любви. И нет никаких сил оторваться от губ, отстраниться от кипящего вереска сближения. Тянутся друг к другу души, переплетаются руки, склеиваются пальцы, но никто не хочет прекратить желанный порыв чувств: пусть будет все так, как есть!

…В распахнутую дверь избушки доносится глухой, басовитый рокот далекого водопада. Где-то в стороне пищит невидимая зорянка. Вольный ветер, как на качелях, повис на разлапистых ветвях обомшелой пихты. В оконце зимовья играют короткие желтые лучи вечернего солнца. Десятки комаров толкутся под потолком, улавливая теплые потоки человеческих тел. Надо встать, закрыть дверь, но двигаться нет сил. Когда какой-то комарик осмеливается присесть, Ирина вяло хлопает его липкой ладошкой.

Они находятся в какой-то сказочной полудреме: верится и не верится; было или не было; правда или неправда. За все время он и она не сказали друг другу ни слова, все происходило так, как будто это было сотни раз. А ведь скоро должна прийти Вера.

Наконец-то Ирина собралась с силами, отлепила от его груди сладкую ладошку, погладила его по щеке, повернула голову к себе.

– Ты меня любишь? – задала она ему вечный вопрос слабой половины человечества, которые желают слышать эти слова ежеминутно.

– Нет… – лениво ответил Толик, не открывая глаз.

Ирина тяжело вздохнула, положила голову ему на плечо: тяжело, обидно, зато честно. Она знала, что он так и ответит, просто какая-то глупая наивность толкала к выяснению отношений. После некоторого молчания – другой вопрос:

– А Веру любишь?

– Нет, уважаю… – тем же тоном проговорил он.

Она опять какое-то время молчала.

– У вас было что-нибудь?.. – приподняв голову, чернотой глаз посмотрела точно ему в лицо.

– С кем? – не понял он.

– Ну… С Верой, конечно. Она же женщина. Всего на семь лет тебя старше.

– Нет, не было.

– Почему? Ты не хочешь или она не желает?

– Потому что Вера не та женщина: она не будет без любви и с кем попало.

– Так уж и не будет?

– Так уж и не будет. Все-таки встречаются еще такие люди… – Толик приподнял голову, косо посмотрел на ее удивленное лицо, и добавил: —…не такие, как большинство.

– Ты… ты хочешь сказать… что я… большинство? – понимая, «на чью рубаху наступила грязная нога», залопотала девушка.

– А что, скажи, что ты не такая? – присев на нарах, Толик прищурил глаза. – Мужиков-то, видно, много перевидала. Да за деньги… Да уж, за деньги-то вы и флаг, и Родину, и маму…

– Это ты что, мне говоришь? Меня к ним приравниваешь? – задыхаясь от негодования, подбоченилась Ирина.

– А что, у нас тут кто-то еще есть? Скажи, не такая? – выискивая свою одежду в медовом комке, язвил Анатолий, не обращая на нее внимания.

– Это я… тебя… сейчас сама на нары завалила и соблазнила?!

– Если бы ты полуголая по поляне не бегала, я бы и не подумал…

– Вон как! Я тебе целый день подмигивала, задницей крутила?

– Но и не убежала…

– Бежать? Вон как! – кипяток выплеснулся из души Ирины, не удержавшись, она хлестанула его по щеке.

Анатолий завалился на спину, подскочил, но опять получил пощечину. Удары ладошкой сыпались на его голое тело с четким причмокиванием. Он хотел перехватить ее руки – не получилось, пришлось идти на захват, прижаться к обозленной, скользкой, мокрой, липкой Ирине плотнее.

А в дверях – Вера, округлила глаза, из-за спины выглядывает Макарка:

– Что это вы тут делаете?

Вмиг собравшись, оба заскочили на нары, накрылись одеялом, как зайцы из корзинки, смотрят на Веру: принесла морковки?

– Да вот… мы тут… это… мед пролили! – нашлась Ирина.

– А… – понимающее протянула женщина. – Ну, одевайтесь… Трусы и лифчик вон, под нарами, – и захлопнула дверь зимовья.

Сквозь толстые кедровые доски двери Макар торопится объявить новость. Мать гонит его прочь, подальше от избушки, но сын все же добился своего, крикнул, как испуганный медведем сохатый:

– Дядя Толя! Дядя Толя!! Там, на озере, завтра хотят мужика завалить!

* * *

Выглядит Макарка старше своего возраста. Высокий, широкие плечи, крупная кость, сапоги сорок четвертого размера сразу выдают в нем макаровскую породу. Посмотреть со стороны – можно на службу брать, наверно, восемнадцать точно есть. А как присмотришься ближе – лицо детское, мальчишеское, только что появился легкий пушок под носом. Себя Макарка, конечно, считает уже взрослым, в августе ему исполнится шестнадцать. «Пора уже промышлять “по-взрослому”, – говорит он, – да вот только мамка не дает… Надо девять классов закончить». Как «промышлять по-взрослому», знает только он. Это значит надо идти в большую тайгу, туда, под Оскольчатый голец, к истокам Аскырихи, на долгие месяцы за соболями. А то, что на заимке тайга, горы, озеро, так это «около дома, за огородами». Не может юноша удовлетвориться добытыми рябчиками да зайцами. Подавай ему глухаря, росомаху. И то, что в тринадцать лет один медведя из одностволки завалил, так это случайно: «Пусть на пасеку не лазит!»