Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

– Я ухожу, Иоане, – говорит Вэкариу. – Иду на стройку. Надо заполнить путевки моих людей, которые уезжают. Ты их заполнил, а у меня не было времени.

– Хорошо, Сандуле, – говорю я. – Удачи!

Мы жмем друг другу руки и расстаемся. Какое-то время я остаюсь в пустом помещении, но гнетущее чувство гонит меня оттуда, и я выхожу из строения M1. Вокруг 2-й Колонии раскинулся цыганский квартал и за многоэтажками я вижу устремленные в небо огромные трубы теплостанции Витан. Многоэтажки нашей колонии окружены высокими заборами из плетеной проволоки. Здесь ночуют несколько тысяч резервистов и военных-срочников, которые работают на «Уранусе», в тресте «Карпаты».

Вокруг царит ужасная грязь: бумаги, выброшенный мусор, огромное количество бутылок, разбросанных повсеместно. Пока тихо. Я направляюсь в караульную, которая находится на другом конце строения.

Охрана состоит из военных-срочников. В мои обязанности дежурного офицера входит проверка караульной. Долго стучу в запертую дверь, смотровой глазок которой заблокирован. Приоткрытые оконные решетки изнутри покрыты грязными простынями, концы которых свешиваются и слегка колышутся от дуновения ветра. При виде их создается такое впечатление, что ты попал в укрепление, защитники которого давно покинули его, отступив в дальние дали.

Продолжаю настойчиво стучать в деревянную панель. Наконец слышится движение тяжелых предметов, которые тащит по полу, дверь медленно открывается, и в ее проеме появляется испуганное лицо военного-срочника:

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– Привет! Почему не открываете? Что вы тут делаете? Где начальник охраны?

– Я, товарищ лейтенант! Капрал Тоадер Василе!

Другие солдаты появляются из двух комнат, расположенных по обеим сторонам коридора, который посредине отделен от остальной части здания толстыми стальными панелями. Я оглядываюсь назад и только сейчас вижу, почему я не мог проникнуть внутрь. Дверь у входа была заблокирована двумя длинными, крепкими скамьями, на которые были поставлены большие ящики с бетонными чушками и булыжниками. Эти скамьи и издавали шум, который я слышал перед тем, как войти. Возможно, их отодвигал в сторону солдат.

– Капрал, почему вы забаррикадировались?

Капрал, замешкавшись, передвигает свою пилотку с одного ухо на другое и говорит:

– Да… что нам делать? Разве можно найти общий язык с кем-то с наступлением ночи? Вчера вечером, знаете, что тут было? Война! Хотели убить товарища лейтенанта, который дежурил…

– Да не может быть! – изображаю я удивление.

– О-о-о-о! – смелеет капрал, трансильванец со своими характерными ужимками. – Если бы вы были здесь вчера вечером… Напились, разбили окна на первом этаже, бросали булыжниками в дверь караульной и хотели отобрать у нас оружие и выпустить арестованных…

– Почему вы не позвонили по телефону?

– Каким образом? Телефон не работает. Его отключил товарищ начальник месяц назад.

– Дай мне список арестованных!

– У нас его нет! Нам его уже как месяц не выдают. Вчера нам даже еду не привезли.

– И что же вы ели?

– Печенье из магазина. Забыли, что ли, про нас к чертям, так что мы уже думаем, не свалить ли отсюда на все четыре стороны! – говорит капрал с досадой.

В этот момент душераздирающий вопль раздается в комнате по соседству, вопль протяжный, нечеловеческий. Солдаты испуганно переглядываются. Я вопросительно смотрю на них, подняв брови.

– Это… солдат-срочник. Он так орет уже два дня. Доктор говорит, что он сумасшедший, и в понедельник отвезет его в лечебницу.

– Да, но почему он здесь?

– Хотел поджечь спальню.

– Сколько вас здесь?

– Десять солдат, один больной. Вот и вся охрана.

Внимательно осматриваю их. Они настолько худы и жалки, что кажутся учениками пятого класса, переодетыми в военную форму. Ни один не достает мне хотя бы до плеч. Только капрал смотрится несколько посолиднее. Отвожу его в сторону:

– Капрал, вы тут что-то совсем жалко выглядите.

– Что поделаешь, – говорит он, колеблясь, – раньше была охрана что надо – один парень крепче другого, а потом пришел приказ, и их забрали на стройку – работать, а нам дали вместо них этих хилых. Только, как видите… нелегко…

– И кто же отдал этот приказ?

– Ну… два месяца назад пришли товарищи сверху. Эге-ге, что за охрана была здесь раньше! Были эти, под два метра! Когда они входили в холл, никто не дышал, потому что все они знали приемчики, и чуть что, ты – калека. Все ходили по струнке, и был порядок… Мама рóдная!

Капрала разбирает сухой кашель. Один солдат сидит, скрючившись, на скамейке и держится руками за живот. Смотрю на него.

– У него язва желудка, – объясняет капрал. – У нас есть еще один больной, в спальне, но у него дела обстоят не так плохо.

Только сейчас замечаю, что один из солдат прихрамывает.

– У тебя что?

– Да… На меня упали леса на стройке. Три месяца назад. Ведь я работал на стройке. А потом перевели сюда.

Прохожу по холлу и осматриваю столовую.

– Приложите руку, солдаты, и наведите-ка здесь чистоту! Уберите и территорию вокруг дома! Соберите бумагу и бутылки!

– Напрасно, товарищ лейтенант, все равно набросают.

Как раз в этот момент раздается настойчивый стук в дверь. Крепкий сержант, верзила, тоже военный-срочник, одетый в новенькую военную форму (включая ботинки и ремень с сверкающей бляхой) с военными нашивками медицинской службы входит и поспешно приближается ко мне.

– Товарищ лейтенант, – начинает он быстро, – мне начальник приказал довести до вашего сведения, что сегодня вечером в часть придет товарищ генерал-лейтенант Илие Чаушеску инспектировать многоэтажки. Позаботьтесь, чтобы была чистота, порядок и все по правилам.

Голос сержанта (сержанта, служащего у командира!) звучит самоуверенно, он не дрожит, слова произносятся четко, настойчиво.

– Ну-ка, постой! – кричу я. – Ты будешь доводить до моего сведения? Ты мне говоришь, чтобы я позаботился? Ты кто такой?

– Я? – спрашивает он с таким большим удивлением, что приставляет палец к груди, показывая на себя.

– Да. Ты. Кто ты?

– Ну а какое вам дело до меня? Почему вас интересует, кто я? Я из лазарета, – произносит солдат. – И еще я курьер у командира. Я только это имел вам доложить. В остальном – делайте, как считаете нужным.

Поворачивается на каблуках и уходит, не спрашивая у меня разрешения и не отдавая мне чести. Выходя в дверь, нагибается, чтобы не удариться о притолоку.

Все поведение младшего чина свидетельствует о преднамеренной наглости. Чувствую, как у меня приливает кровь к голове, и я снова вижу на секунду, как во сне, сержанта-санитара (это было три года назад), лениво спускающегося из машины скорой помощи в то время, как я стоял на коленях перед солдатом Ротару, который погиб, сорвавшись с лесов.