Книга Моя сестра - Мишель Адамс

– Нет, вообще-то мы сказали, что нет ничего, кроме отдельных сообщений. Я уверена, вы, как врач, прекрасно понимаете, что мы не можем обсуждать с вами ее историю болезни. Однако, просто для ясности: мы проверяли, и в истории болезни не было указано ничего важного.

– Но что-то должно быть, я знаю точно. Элли сама мне говорила, что она какое-то время провела в психиатрической больнице.

– Мы не имеем права обсуждать это дальше.

– Но это важно. Именно поэтому я не хочу видеть ее в своей жизни. С ней очень трудно. – Стоило только сказать это, и я понимаю, как это отвратительно звучит, учитывая, что пытаюсь выставить себя участливой сестрой. – Я просто предпочитаю, когда есть дистанция. Так лучше для нас обеих, – вру я.

– И все же вы поехали туда, чтобы поддержать ее, – говорит Форестер уж слишком саркастично. – А дальше?

– Мы были здесь. Я не ходила на работу, сказавшись больной. Вместо этого мы просто оставались дома. Нам нужно было провести время вместе. Чтобы восстановиться после разлуки.

– Ну, похоже, у вас это вполне получилось, – улыбается детектив МакГуайр, вставая.

Детектив Форестер, которая здесь, судя по всему, выполняет роль злого полицейского, следует за ним.

– Постарайтесь быть на связи ближайшие дни. Скорее всего, у нас возникнут новые вопросы.

Они идут к двери, я провожаю их, обернувшись пледом.

– О, и еще кое-что, – говорит Форестер, когда ее напарник открывает дверь. Хлынувший снаружи поток дождя мочит уличный коврик. – Джозеф Уитеррингтон. Вам что-нибудь говорит это имя?

На секунду я задумываюсь, прежде чем ответить:

– Нет. Я никогда не слышала его раньше.

Она улыбается.

– Понятно, спасибо. Постарайтесь не волноваться. Каждый год мы получаем больше семи тысяч сообщений о пропавших людях. Большинство возвращаются целыми и невредимыми. На деле некоторые даже сами предпочитают считаться пропавшими, особенно когда чувствуют угрозу и опасность.

– Я не думаю, что кто-то угрожал Элли, – говорю я. Они ничего не говорят, только быстро переглядываются.

Детектив Форестер улыбается мне той же фальшивой улыбкой, какая была на ее лице вначале. Застывшая, официальная и такая же неприятная, как моя собственная.

– Большинство в итоге возвращаются.

Глава 25

Антонио уже не спит, когда я пробуждаюсь ото сна про Роберта Нила. Он сидит на кровати, лампа включена. Я смотрю на часы, замечаю краем глаза ночное небо. 3:01.

– Ты не спишь, – утверждаю я очевидное, а он сидит неподвижно, уставившись в стену.

– Не могу заснуть. Все время думаю о твоей сестре. – Он тянется в сторону и достает бутылку воды. Он, видимо, спускался вниз за ней, потому что, когда я засыпала, бутылки еще не было. – Тебе снились сны.

– Как ты узнал? – Протягиваю руку, он передает мне воду.

– Ты бормотала во сне, пару слов.

Делаю глоток, стираю рукой капли с губ.

– Что я говорила?

– Что-то про вора. Или Роберта? Не знаю. Невнятница.

– Невнятица, – поправляю его я. Он так делает постоянно, снова и снова, когда пытается использовать незнакомые слова. Повторяет их, как попугай, и не всегда правильно. Не признает исправлений или ошибок. Я отдаю ему бутылку обратно. – Как думаешь, что с ней случилось?

– Не знаю. Не забывай, ты никогда не давала мне встретиться с ней.

– Ну, ты хотя бы поговорил с ней. – Он выглядит удивленным, резко поворачивает голову ко мне. – По телефону, перед тем как я приехала. Что ты думаешь о ней? Какой она показалась по голосу?

Он делает вдох, как будто пытается определиться.

– Она казалась маниакальной. Перевозбужденной. Я думал, возможно, это потому, что вы восстановили отношения, и что твои отношения с отцом улучшились. Но, похоже, это не так. Судя по твоему поведению. То есть я думаю, быть может, она просто сумасшедшая.

Я не подвергаю сомнению его выводы.

– Но куда она могла уйти? И почему она ушла? У нее теперь есть целый дом.

– Ну, вообще-то, он твой. – Он жадно пьет воду и ставит ее обратно. Я размышляю о доме, который теперь мой, задаваясь вопросом, что мне с ним делать. – Ты никогда ничего не рассказывала мне о ее прошлом. О том, что она больна. Ты говорила, что она сумасшедшая, но это может значить все что угодно. Я не думал, что она в самом деле больна. – Он смотрит в другую сторону, опуская взгляд, а потом, моргнув, – в окно, на усыпанное звездами небо. Гроза прошла и оставила после себя прекрасный вид. Идеальные мерцающие звезды. Чистые, словно бриллианты. – Жаль, что ты не сказала мне раньше. Лучше бы я знал, то она на самом деле больна.

Я пожимаю плечами.

– Какая разница?

Он снова опускает взгляд.

– Никакой теперь. Но расскажи мне что-нибудь о своем прошлом. Раньше оно всегда было под запретом, но мне кажется, мы прошли этот этап. Мне нужно, чтобы ты рассказала что-то о ней. Чтобы лучше понять ситуацию.

– Что, например?

– Что угодно. На твой выбор.

Я рассматриваю варианты с Марго Вульф и Робертом Нилом, но понимаю, что ни один из них не выставляет меня в выгодном свете. Поэтому я останавливаюсь на другом, более позднем, когда я поняла, что Элли за человек. Поднимаясь в сидячее положение, я не стараюсь прикрыть себя, потому что сейчас я в пижаме. После ухода полиции мы больше не занимались сексом.

– Однажды, перед тем как я пошла в университет, она сказала мне, что поведет меня гулять, чтобы отпраздновать это. Мне все труднее было рядом с ней: ее мысли и действия становились все более и более эксцентричными. Она говорила, что у нее еще никогда не было сестры, поступившей в университет, что мне показалось странным, потому что у нее и сестра-то была одна – я. Но она сказала, что мы должны как-то это отметить. Поэтому мы пошли в паб, курили сигары и пили до одурения. Мне было восемнадцать, и я не умела пить. Мое бедро было все еще не в порядке, и у меня был отвратительный вкус в одежде, даже для две тысячи первого. Слишком цветасто, слишком много джинсы. Элли была одета в синие сапоги на платформе, бархатные, высотой до колена, белые шорты и красный топ из латекса, ходячий британский флаг. Все ворованное. Она взяла меня с собой в клуб, темное место с мигающим светом и веселой музыкой в стиле хаус. Куда бы она ни шла, ее руки были подняты в воздух, и размахивали в разные стороны в такт музыке. К четырем часам утра я была никакая. Готовенькая. Я не была на колесах, как все остальные, поэтому просто завалилась на ближайший диван. Она всю ночь принимала наркотики, и к восьми часам, когда все уже уходили, она все еще была активна. Руки вверх, «У-ху!» – Я повторяю это движение, как будто я сейчас там, смотрю, как Элли забывается в музыке. Он сочувственно улыбается. – В итоге все закончилось тем, что вышибалы вытащили ее наружу, практически вышвырнув из клуба, я последовала за ней. Я провела с ней лето, жила в квартире, которую она сняла, чтобы быть ближе ко мне. После той ночи она спала почти неделю. Время от времени просыпалась. У нее были периоды мании и депрессии: то она плакала из-за того, что ее выгнали из клуба, то строила планы на новые тусовки, которым не суждено было сбыться. Даже много дней спустя она продолжала злиться, кричать, что это было нечестно, так не должно было быть, что это была не ее вина. Я относила это к действию наркотиков, считая все это весьма диким, знаешь, поскольку я была еще ребенком, и думала, что только вот этот ненормальный человек меня по-настоящему любит. Однако я также стала осознавать, что она на меня плохо влияет. Я знала, что, если я стремлюсь к нормальному будущему, надо прекратить совместную жизнь с Элли. Я не ненавидела ее. До сих пор не ненавижу, хотя иногда пытаюсь убедить себя в обратном. Но я не могла и оставаться. Поэтому однажды я просто улизнула от нее, пока она спала.