Книга Моя сестра - Мишель Адамс

– Думаю, да, – соглашаюсь я. – Послеродовая депрессия. У нас и не было практически никаких отношений. Мы не разговаривали, не обменивались письмами. Для нее словно меня не существовало. Поэтому, когда она умерла, я не спрашивала. – Я не стала сообщать о своих гипотезах насчет роли Элли в этой истории.

– Позвольте, я восстановлю картину, – говорит Форестер, забирая кружку и присаживаясь. – У вас не было отношений с матерью. Ровно как и с отцом. – Она ждет от меня подтверждения, и я быстро киваю головой. – Как вы узнали о смерти своей матери?

– Элли позвонила мне. – Они выглядят озадаченными. – Элеанор. Сестра.

– И что вы сделали?

– Я поехала на похороны.

МакГуайр следует примеру Форестер и тоже берет свою кружку.

– Итак, вы бросили все и полетели на похороны? – спрашивает он.

– Да.

– Я убираю свою руку из руки Антонио.

– Хотя вы не общались со своими родителями.

– Можно и так выразиться.

Несколько болезненно слушать о своем прошлом как о скоплении сухих фактов. Ощущение такое, будто мы каким-то образом отрицательно воздействуем на него, умаляем значимость. Это делает мою историю глупой: маленькая девочка срывается с места, чтобы оплакать свою мамочку, которой никогда не была нужна. Должно быть, я выгляжу ужасно жалко в их глазах.

– По-видимому, вы поехали, чтобы поддержать сестру?

– Да, думаю, можно сказать так. – Это не совсем правда, но то, что я поехала туда, чтобы узнать, почему они никогда не хотели меня видеть, звучит до невозможности убого, и я не могу заставить себя признаться в этом. Особенно когда я только что согласилась с версией тети Джемаймы о том, что меня отдали из-за послеродовой депрессии. – Я поехала туда, потому что хотела поддержать Элли.

– Элеанор Харринфорд.

– Да.

– И какой вы ее обнаружили по приезду? Каким было ее душевное состояние? – Они синхронно делают по глотку из своих кружек.

– Я не психолог, откуда мне знать?

Форестер смотрит на МакГуайра чуть поджимая губы, на щеке появляется небольшая морщинка, похожая формой на мои шрамы. Она приподнимает брови так, что я думаю, что она уже отметила мою хитрость. – Нет, доктор Харринфорд, – говорит она раздраженно, – вы не психолог, но вы ее сестра. Вы ее знаете. У вас одна кровь. Вы можете определить, что она плачет, грустная, веселая, воодушевленная. Это вполне простые эмоции, доктор Харринфорд.

– Она была нормальная. – Они оба наклоняют головы в мою сторону, как будто я только что объявила, что она иногда превращается в пришельца. – Элли не такая, как большинство людей. Я не хочу очернить ее, но она не казалась особенно расстроенной произошедшим. Во всяком случае, насчет матери. Если бы вы знали Элли…

– Итак, – прерывает она. – Элеанор Харринфорд была в приемлемом состоянии после смерти вашей матери. Не приняла это слишком близко к сердцу. Что вы делали вместе перед похоронами, что позволило вам судить, что она находилась в приемлемом состоянии? Как вы, если так можно выразиться, справлялись с потерей?

Я перебираю в голове события. Наши действия выглядят нехорошо, из-за них мы обе выглядим бессердечными и хладнокровными. Сейчас я ненавижу ее больше, чем когда-либо. Куда, черт ее дери, она подевалась?

– Ничего особенного. Простые вещи. Гуляли. Ужинали. После похорон я уехала.

– Простые вещи, хм. – Она раздраженно втягивает воздух и хмыкает, как сделала бы и я, если бы смотрела на странную сыпь, пытаясь определить, что вижу, сохранив умный вид. – Но вы уехали не сразу же после похорон, правда?

– Да. Не сразу. – Она не сводит с меня глаз, ожидая, что я продолжу. – Я осталась еще на ночь.

– Где?

– В доме. – Первая откровенная ложь. Я хорошо вру, это известный факт. Но полиции? При допросе о пропавшем человеке? Об «уязвимом» человеке. Они обмениваются взглядами, и мне становится некомфортно, потому что у них, похоже, были иные сведения. Антонио тоже замечает это и обращает свое внимание на меня. – Мы уходили на некоторое время в ту ночь. Немного выпили. Думаю, все произошедшее было для нас как-то слишком.

– Вместе с мистером Гатри и мистером Ватерсоном. – Антонио рядом со мной застывает, в его крови закипает ревность. Конечно, то, что я не сказала ему ничего про Грега и Мэтта, только ухудшает ситуацию. Автоматически вызывает подозрения.

– Да, – говорю я. – Это друзья моей сестры, – добавляю, надеясь отделить их от себя.

– И на следующее утро вы уехали?

– Да. – Я знаю, к чему все идет. Чувствую. Как будто смотрю на грузовой поезд, фары которого светят мне в глаза, потому что я стою на путях. Как будто он приближается, гудит, и все же я не в состоянии бежать.

– Сразу после смерти вашего отца. – Я киваю. – Как Элеанор приняла эту новость?

– Она была расстроена. Я бы сказала, она плохо это восприняла.

– Когда она звонила вам по поводу матери, вы бы сказали, что она была расстроена? Или она казалась спокойной?

– Она была спокойна.

– То есть логично предположить, что она была больше расстроена смертью вашего отца.

– Пожалуй.

Детектив Форестер скрещивает руки.

– Выходит, она звонит вам, спокойно и предположительно нормально справляется с утратой матери, и вы спешно садитесь на самолет, потому что, как вы говорите, хотите поддержать ее. Однако когда умирает ваш отец и Элеанор выглядит несчастной, вы забираете ее машину и уезжаете. Мы обнаружили машину в аэропорту, серый «Мерседес», номер KV58 HGG. Это верно?

– Я не знаю, какой у нее номер, но да, я взяла ее машину. Я хотела сбежать.

– От Элеанор? Сестры, которую вы приехали поддержать?

– Простите, офицер, – вмешивается Антонио. – Но какое это имеет отношение к исчезновению Элли?

– Мы просто пытаемся понять ход ее мыслей, – вмешивается детектив МакГуайр. – Кроме того, мы обнаружили ее автомобиль с ключами в замке зажигания. – Он поворачивается ко мне: – Думаю, вы согласитесь, что мы обязаны считать этот факт немаловажным. Так вы подтверждаете, что это вы взяли машину?

– Да, я.

– Что ж, это избавляет нас от просмотра сорока восьми часов записей с камер видеонаблюдения, – шепчет он Форестер.

– А вы, мистер Молинаро? – спрашивает детектив Форестер. – Где были вы, когда все это происходило.

– Я был здесь. Айрини предпочитает заниматься такими делами одна. Она не хотела, чтобы я встречался с ее семьей.

– Почему так, доктор Харринфорд? – спрашивает Форестер, глядя на меня.

– Вполне очевидно, что у меня сложились с ними не самые хорошие отношения. Вы упоминали, что у Элли некоторые проблемы с психикой.