Книга Каллиграф - Эдвард Докс

Я украдкой бросил взгляд на Мадлен. Она склонилась над раковиной, вытирая руки кухонным полотенцем с выражением «Кстати, а почему бы и нет» на лице. Под фартуком на ней был мужской белый жилет.

Рейчел вступила в разговор:

– Ты такая храбрая, Мэд, что взялась за все это. Когда я нашла свою квартиру, я и пальцем ни к чему не притронулась. Пришлось мне вызвать работяг, они пришли и все сделали. И все равно этот ремонт обернулся настоящим кошмаром. Все, что могло сломаться, ломалось, ремонт длился целую вечность, и ни один рабочий у меня дольше недели не продержался. За исключением двух маляров: эти были просто зайчики.

– Я сама берусь только за простые задачи – в основном, декораторские. Всю серьезную работу, скажем, установку душа и ванны, и все прочее, – Мэд (Мэд!) жестом обвела кухню, – делают профессионалы. Электрика, сантехника, укладка плитки, подключение газа – все это выше моего понимания.

Я сделал глоток вина на пробу: илистое «Пиногри» с заросших тростником полей какого-то осушенного итальянского болота.

Рейчел настаивала на своем:

– Но, Мэд, все-таки дело постепенно продвигается. По телефону мне показалось, что ты нас приглашаешь в совершенно разбомбленную квартиру. И хотя ты такая душка, я все равно никак не думала, что все будет так замечательно. И патио отличное.

– Да, пожалуй, – Мадлен рассмеялась вежливо, но почти без сарказма. – За исключением дверей патио, которые совсем сгнили, и еще того, что необходимо полностью сменить электропроводку, заново все отштукатурить, перебрать камин, купить мебель, сделать ванную… А так все, считай, закончено. Но все равно ты очень добра, Рейч. И я рада, что наконец пригласила кого-то сюда – это напоминает мне, что какой-то прогресс все-таки есть.

Мне стало ясно, что я попал в ловушку. Это было ужасно. Званые вечера и в лучшие времена нагоняли на меня тоску, но когда за столом сидят всего четыре человека, двое из них по определению не способны сказать ничего интересного, а хозяйка невероятно привлекательна, и все, что я хочу, – это остаться с ней наедине, а вместо этого она усаживает меня так, чтобы я ухаживал за другой женщиной, пока она флиртует с другим мужчиной, в таком случае, честное слово, ощущаешь, что лежишь на самом дне глубокой ямы, напоровшись на ржавые пики безжалостного чувства юмора, свойственного этой жизни. Бели Мадлен (или Мэдди, или Мэд) положила глаз на другого, что ж – каковы бы ни были мои чувства к ней, мой долг ясен: я не должен беспокоить ее или отравлять воздух своими страданиями; лучше всего для нее будет, если я тихо удалюсь в сторонку. Я должен лежать там, куда упал, и учтиво ждать смерти. Это все, что мне остается делать. Но как жестоко было с ее стороны так поступить со мной… как жестоко.

– А что мы слушаем? – поинтересовался я, обращаясь к Мадлен, которая в этот момент добавляла в салат нечто, напоминающее листья фиалки.

– Это трио Оскара Питерсона – песня называется «Для меня ты выглядишь хорошо» – это живая версия из Чикаго. Или нет, извини, эта запись была сделана в Новом Орлеане? Я не уверена. Какой номер песни, Фил?

– М-м-м… Подожди… Трек шесть.

Ненавижу слово «трек».

– Да, я так и думала: это Чикаго.

– Слушай, а там что-то для меня хорошо пахнет, – заявила Рейчел.

– Скоро будет готово, честное слово, – заверила Мадлен. – Я все неправильно рассчитала и приготовила другие блюда чересчур быстро. Ты занимаешься джазом, Фил?

– Нет, мы много работаем с джаз-фанком, а со старьем почти совсем нет. Оно плохо поддается синхронизации – в конце концов, приходится просто накладывать звук сверху, вот и все.

– Позор! Лучше джаза ничего нет.

Я неохотно отпил еще глоток вина.

– А ты что, диджей?

Фил рассмеялся:

– Да нет. Бывает, подрабатываю в баре на Олд-стрит, когда свободен. А вообще у меня полный рабочий день.

– Могу я тебе помочь, Мэдди? – спросила Рейчел. – Я чувствую себя такой виноватой, оттого что вот так сижу и смотрю, как ты хлопочешь. А эта штука пахнет обалденно.

– Можешь порезать вон ту буханку хлеба, это будет просто здорово. – Мадлен сосредоточилась на приготовлении еды. – В общем, все готово.

– И чем ты занимаешься днем? – спросил я у Фила самым доброжелательным тоном.

– Я своего рода спецсоветник – при правительстве.

Я осторожно поставил бокал на стол:

– Понятно. А по каким вопросам? То есть в какой области ты даешь советы?

– Европа.

– Звучит масштабно и актуально. И интересно. И много времени ты там проводишь?

– Где?

– В Европе: во Франции, Германии…

Он фыркнул:

– Я часто езжу в Брюссель, иногда на другие саммиты. Но, знаешь, как бывает с этой работой – отдыхать хочется от нее подальше. Так что последние два лета я провел на Маврикии и в Таиланде. Но в этом году планирую поехать с компанией в Италию. Мне нужно побольше времени проводить в Евросоюзе. О, да, конечно, я еще иногда делаю короткие перерывы: езжу на «Евростаре» в Париж. Это сплошное удовольствие. А ты?

– Я жил там десять лет.

– Где?

– В Европе: во Франции, в Германии, немного в Италии…

– Жил там?

– Да. Я учился в школе в Германии – и во Франции. – Я самым непринужденным образом пожал плечами, словно болтал с лучшим другом. – Наверное, здорово участвовать в принятии решений.

– Это так. Сейчас трудные времена, но я рад, что являюсь частью… проекта. Думаю, мы отчетливо видим различия… и делаем нечто важное… когда это требуется.

– Ясно. – Воздух вокруг постепенно исчезал, вот-вот произойдет выброс антивещества. Впервые в жизни я подумал, что мне нужен ингалятор. – Извини, я на секунду, – я встал, голова у меня кружилась. – Мадлен, – я отчаянно напирал на гласные, – ничего, если я разолью красное вино в бокалы? Я имею в виду: ведь еда уже практически готова? – На итальянском, – подумал я, – гласных было бы четыре: Маддалена.

По крайней мере, еда была хорошая. Мадлен отлично приготовила салаты – правильное соотношение ингредиентов позволяло вкусу каждого раскрыться в полной мере, и ни один из них не был загнан в угол листьями фиалки или раздавлен козьим сыром; а часто недооцениваемая заправка скорее поддерживала общую вкусовую гамму, чем забивала ее. И еще я заметил: Мадлен относится к числу тех кто очень тщательно раскладывает продукты в своей тарелке; она решительно отбросила в сторону листья салата-латука, отодвинула помидор, как будто расчищала дорогу для того, что ей, очевидно, нравилось больше всего: сыра «Фета» и оливок. И, учитывая эти ее вкусы, я слегка удивился, что в салате оливок было не так уж много – ее способность подавлять собственные желания и подчиняться вкусам других о многом говорила, потому что большинство людей готовит еду, ориентируясь исключительно на свой вкус.