Книга Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана - Бембер Гаскойн

После того как Шах Джахан совершал омовение и был готов приступить к еде, евнухи вручали блюда по очереди двум красивым девушкам, которые стояли на коленях по обе стороны от императора и обслуживали его. Император почти всегда принимал пищу в гареме, и понятно, что описания этой процедуры редки, однако монах-августинец Себастьен Манрике заявляет, что наблюдал пир в Лахоре в 1641 году, когда Шах Джахана принимал его тесть Асаф-хан. Манрике утверждает, что евнух тайно провел его подземными переходами на галерею высоко над залом и наказал ему не производить ни малейшего шума, а в случае чего укрыться в соседней комнате. Этот прием был чисто семейным и, очевидно, типичным для подобных оказий в гареме. Кроме Асаф-хана и трех его гостей – императора, его сына Дары Шукоха и дочери Джаханары, – присутствовали только женщины из гарема хозяина и евнухи да еще дерзкий Манрике. Последний говорит, что наблюдал за всем целых четыре часа, и дает увлекательное описание богатой обстановки, золотых и серебряных сосудов, церемонии омовения рук и прочих процедур «протокола», постоянную музыку, хвалебные песнопения в честь побед императора, девушек-танцовщиц и преподнесение императору в подарок трех больших позолоченных блюд, полных драгоценных камней. Рассказам путешественников того времени следует верить с оговорками, поскольку существовало распространенное обыкновение выдавать услышанное от других за увиденное собственными глазами, но если Манрике сочинил описание этой сцены на основании того, что слышал, то сделал он это с необычайным вкусом и талантом, и многие подробности выглядят вполне убедительно. Люди менее знатные обычно ели в своих гаремах, но они порой приглашали гостей к обеду, схожему с вышеописанным, и подавала блюда исключительно мужская прислуга, а принимали гостей в передней части дома. На подобные обеды приглашали и европейцев, таких, как Роу или Терри или голландский торговый агент Франсиско Пельсарт.

После полуденной трапезы Шах Джахан устраивал себе короткий отдых, а потом занимался делами, по которым обращались к нему его старшие женщины или ответственные служители гарема. Все происходило как и при других дворах императора, за исключением того, что он полулежал, развалясь, в наполненном благовониями гареме в окружении только женщин и евнухов; он высказывал суждения о делах в гареме и назначал крупные суммы на благотворительные цели женщинам вне гарема, на приданое для неимущих девушек, пенсии для вдов и сирот, сведения о несчастьях которых попадали в царственное ухо из женских уст. Женщины из гаремов высшей знати часто посещали императорский гарем, и царевны порой оставляли их у себя погостить не меньше месяца.

К тому времени как Шах Джахан удовлетворял требования женщин в меру собственных финансовых возможностей, было уже около трех часов дня и приближался момент участия императора в публичной молитве – в Агре это происходило в прекрасной беломраморной Моти Масджид, или Жемчужной мечети, а в Дели – в огромной Джам Масджид, или Соборной мечети, которую Шах Джахан начал строить в 1644 году. После молитвы происходила административная работа в дивани хае, а примерно с половины восьмого – последнее получасовое совещание в Шах Бурдж. Заканчивался изнурительный, почти двенадцатичасовой день государственных занятий, и Шах Джахан удалялся в гарем ужинать под музыку, исполняемую его женщинами. К десяти часам он был в постели. За ширмой с одной стороны его постели находились чтецы, выбранные за приятность голосов, и убаюкивали императора чтением книг о путешествиях, жизни святых или исторических событиях. Больше всего Шах Джахан любил слушать отрывки из «Бабур-наме», вдохновляющие воспоминания своего прапрадеда. И такой распорядок соблюдался все дни, кроме пятницы, когда деловая жизнь двора замирала.

Правители областей, военачальники и царевичи, находясь за пределами столицы, соблюдали примерно такой же распорядок, только менее сложный. Французский путешественник Жан-Батист Тавернье посетил однажды вечером в 1652 году шатер Мир Джумлы, впоследствии ведущего военачальника на службе у Моголов, но в то время главнокомандующего армией короля Голконды. Тавернье оставил весьма живое описание крупного мужчины, который в конце дня в крайне сумбурной и непринужденной манере разбирался с такими же делами, какими занимался император на высшем уровне в своей столице. Мир Джумла сидел на ковре с двумя секретарями. Между пальцами ног и между пальцами левой руки у него были зажаты документы и письма, которые он брал и возвращал одно за другим, диктуя секретарям ответы, в то время как сам тоже что-то писал. Секретари затем перечитывали ответные письма вслух, и Мир Джумла ставил свою печать, но во время этих процедур ко входу в шатер привели четырех преступников. Мир Джумла с полчаса не обращал на них никакого внимания, потом велел ввести их в шатер и, задавая им различные вопросы, вынудил признаться в совершенных преступлениях, что является одним из важнейших основ мусульманского правосудия. После признания он не обращал на преступников никакого внимания еще час и продолжал заниматься своей корреспонденцией, пока непрерывная процессия официальных лиц «проходила перед ним, выражая свое почтение самым униженным способом, но на их приветствия он отвечал только наклоном головы». Вскоре должны были подать угощение, и тут Мир Джумла занялся узниками. Одному он велел отрубить ноги и руки и бросить в поле истекать кровью до смерти, второму – вспороть живот и швырнуть в таком виде в канаву, а двум оставшимся отрубить голову. Приговоры привели в исполнение в то время, когда Тавернье по приглашению Мир Джумлы сидел с ним за едой вместе с военными различных рангов. Затем Мир Джумла удостоил гостя аудиенцией, дал ему паспорт и снабдил эскортом, который должен был доставить иноземца в Голконду.

Королевство Голконда было, по общему признанию, менее цивилизованным государством, нежели империя Великих Моголов; предполагалось, что при Моголах каждый смертный приговор должен был утверждаться императором до приведения его в исполнение, но на практике правители областей и военачальники нередко брали закон в свои руки. Административные «званые вечера» Мир Джумлы спустя несколько лет, когда он уже находился на службе у Моголов, вряд ли отличались от описанного выше, и Тавернье с редкостным блеском изобразил для нас одного из получателей всех фирманов, указов и писем, утвержденных на полных величавого достоинства заседаниях в дивани ам и ди-вани хае Шах Джахана.

Беломраморный Тадж Махал и покои императора в Дели и Агре являют собой вершину архитектуры при Моголах, однако то был далеко не единственный архитектурный стиль, употреблявшийся во время правления Шах Джахана. Прекрасные расписные каши, то есть изразцы, которыми, например, облицована на несколько сот ярдов в длину и на довольно значительную высоту наружная стена крепости в Лахоре, представляют собой самое блестящее достижение в этой богатой возможностями области архитектурного оформления. Лахорские изразцы, использованные также при строительстве мечети Вазир-хана, – истинное чудо в развитии искусства при Моголах, и чудо это нередко объясняют сравнительной близостью Пенджаба к Персии; однако лахорские изразцы со своими слонами, птицами и цветами куда ближе по духу изразцам, украшающим наружную стену дворца в Гвалиоре, нежели абстрактным орнаментам персидских мечетей и университетов. В Лахоре находится и Шалимар Баг, наикрасивейший из сохранившихся могольских садов вне пределов Кашмира. В этом саду привлекает внимание использование белого мрамора для постройки павильонов и фонтана, но наиболее примечательна здесь окружающая сад огромная красная стена, разделенная на небольшие и разнообразные декоративные ниши в типичном могольском стиле, введенном при Акбаре для постройки ворот в крепости Агры. В сочетании павильоны и стена делают Шалимар наиболее «архитектурным» могольским парком, органично вписывающимся в общий стиль этого самого богатого в архитектурном отношении могольского правления. Но, несмотря на эти более разнообразные достижения и на то, что еще в домогольскую эпоху мрамор от случая к случаю употреблялся в строительстве как индусских, так и мусульманских зданий, щедрое до расточительности и продуманно элегантное употребление этого материала при Шах Джахане сделало его поистине отличительным архитектурным знаком этого императора. Мрамор символизировал, как, несомненно, и было задумано, богатство его империи – тем более что оно опиралось на потрясающее собрание драгоценных камней.