Книга Гортензия в маленьком черном платье - Катрин Панколь

А Филипп заключил:

– Она не знала ваших нравов и обычаев, вот и все.

– Она не дала себе труда их изучить. Это была ленивая женщина. Она ничего бы не поняла в этой твоей истории про приют для женщин.

– Прежде всего она ничего бы не поняла в Ширли или Бекке. Благородство этих женщин удивительно. И их преданность делу. Они работают как проклятые. Бекка не так уж молода, она падает от усталости по вечерам. Она раньше была знаменитой танцовщицей…

– Та женщина, бездомная, которая жила в парке и ты позвал ее жить к себе?* У которой в волосах были голубые и розовые заколки?

– Да. Она теперь руководит приютом. Вместе с Ширли.

– Высокая шикарная блондинка, которую я недавно видел в Лондоне?

– Да, она самая.

– Тебе не кажется, что она к тебе неравнодушна?

– Да что ты! У нее есть возлюбленный, я с ним очень дружу, он известный пианист, зовут Оливер. Она без ума от него, но не знает, как ей себя с ним вести. А меня она выбрала в наперсники. Я объясняю ей, что собой представляют мужчины. Она слушает как школьница, только что в тетрадку не записывает. Тут недавно сидели с ней в моем кабинете, был конец дня, мы пили хорошее вино, говорили обо всем и ни о чем, как вдруг она вытаращила на меня глаза, словно никогда меня до этого не видела, поставила свой стакан с вином и кубарем скатилась вниз по лестнице с криком: «Оливер! У нас же с ним встреча!» И бежала так, словно от этого зависит вся ее жизнь. Как будто ей лет пятнадцать. Очень трогательно выглядело.

– Но мне тем не менее показалось, что она пожирает тебя глазами…

– Да просто потому, что она на тебя не смотрела! Ты ревнуешь к моей презентабельной внешности!

– Мне бы хотелось время от времени поревновать… Но я прочитал слишком много книг и утратил интерес ко многим вещам, – вздохнул Такео. – Обязательно найдется какая-нибудь деталь, которая меня удержит, не даст мне улететь. Я замечаю глупую фразу, кариес на зубах, запах пота или слишком сильный аромат духов, тщеславный взгляд. Это, должно быть, порок.

– Но ведь есть же Хироми.

– Хироми все-таки больше друг, чем женщина, в которую я влюблен. А спутники моей жизни – книги.

– С женщиной нужно говорить… Тогда как книга говорит с тобой сама.

– Ты прав. Читая, я каждый день чему-нибудь учусь. Послушай! Не далее как вчера вечером, после того как мы расстались, я перечитал отрывок из книги Стендаля «О любви». Он рассказывает там такую историю, я из-за нее потом полночи не спал…

– Какую?

– Он описывает некую мадемуазель де Соммери, которую застал на месте преступления ее любовник. Она при этом упорно все отрицала, и поскольку любовник стоял на своем и тыкал пальцем в разобранную постель, на которой имело место позорное бесчестье, сотворившее из него рогоносца, мадемуазель де Соммери ему ответила: «Ах! Ну теперь я ясно вижу, что вы меня больше не любите, вы верите в то, что вы видите, а не в то, что я вам говорю». Какой могучий ум! Я бы боготворил такую женщину, но до сих пор ни одна из мной встреченных ей в подметки не годилась.

Они остановились возле отеля, где жил Филипп. Такео спросил:

– Ну что завтра будем делать?

Они виделись каждый день, Филипп намечал распорядок, а Такео должен был его одобрить.

– Пойдем на выставку Бэкона в Музей современного искусства, потом посмотрим фотографии Кайо Уме, а потом изучим священные реликвии в Национальном музее. Годится?

– А потом зайдем в пивной бар, чтобы залить все это дело?

Филипп любил эти заходы в пивные бары. Одна кружка «Кирин», две кружки «Кирин», три кружки «Кирин», и Такео под влиянием хмельных паров начинал говорить как заведенный. Он жонглировал мыслями, рождал утопические идеи, изрекал глубокомысленные истины, давал волю своей эрудиции и порой темпераменту. Когда он гневался, в его голосе слышались металлические нотки, словно он бряцал доспехами. Он призывал на помощь Тацита и Тита Ливия. Цитировал наизусть целые отрывки. Глаза Филиппа округлялись от удивления: «Ты правда выучил все это, слово в слово?» Такео важно кивал: «Они великолепны, они рассказывают настолько современные истории, что я отдал бы все на свете, чтобы выпить с ними по кружечке Кирин”.

И сущая правда, что после нескольких кружек пива нос Такео начинал потеть и сиять ярким светом. Это не мешало его словесным излияниям.

Так, однажды они выходили из магазина «Мицукоши», где была распродажа вещей по супердешевым ценам. Такео был возмущен, он не понимал, почему такая прекрасная одежда продается за десятую часть стоимости, иногда почти даром, и возжелал утопить свой гнев в кружке с пивом.

– Да и не надо было туда ходить! – сказал Филипп.

– Я обещал одному из моих авторов, что я туда пойду. Он перекупает одежду по низкой цене и делает разноцветные коллажи, совершенно великолепные.

– Это всего лишь гигантская распродажа, Такео! Не обращай внимания, и все.

– У людей не осталось никакого уважения к вещам. Все становится объектом купли-продажи. В этой одежде заложены часы человеческой работы, мастерства, а ты видел, как с ними обращаются! От вещей избавляются, поскольку они не соответствуют вкусам сегодняшнего дня, неустанно придумывают новые линии, новый дизайн и смеются над человеком, который не следует моде. Это даже не маразм, друг мой, это Абсолютное зло. Знаешь ли ты, что здесь, в этой стране, меняют телевизоры, холодильники, стиральные машины каждый год? Их бросают в помойку как использованные бумажные платочки.

– Но в чем зло, если ты избавляешься от вещи, которая тебе больше не нравится?

– Но ведь ты даже сам не знаешь, нравится ли она тебе или не нравится! Реклама заставляет тебя так думать, чтобы ты поскорее покупал новые вещи и заменял ими старые. Таким образом отрицается реальность объекта, жизнь которого может еще длиться, отрицается человеческая реальность, которая заключена в этом объекте. Отрицается также идея сократить скорость потребления, чтобы сохранить энергию и силы. Эта система становится абсурдной, жестокой. Хочешь послушать историю про римского генерала и сардинских рабов?

Филипп кивнул. Римская история, возможно, умерит возмущение Такео, утихомирит его.

– Жил да был один генерал, который отправился воевать в Сардинию. Он набрал столько пленных, что они едва поместились на его корабли. Он вернулся в Рим, где ему принадлежали обширные рыбоводные владения, и стал распродавать пленных по одному. Торговля шла успешно, римляне разбирали живой товар, как горячие пирожки, но у генерала было столько пленных, что он не знал, что с ними делать. Тогда он начал их уценивать, три раба по цене одного, но и это не помогло: у него оставалось еще достаточно народу. Тогда он стал продавать пятерых по цене одного, потом десятерых по цене одного. Но у него все равно оставались пленные. Он не мог их отпустить, все-таки это были солдаты, народ горячий, и они могли бы стать нарушителями общественного спокойствия. Тогда он велел всех оставшихся перерезать и побросать на корм рыбам в свои водоемы. Ну и вот… мы стали как этот римский генерал, мы безостановочно потребляем и в результате теряем голову.