Книга Земляничный год - Катажина Михаляк

Так вот – я почувствовала дуновение теплого ветра. Но не дала себя обмануть, о нет – потому что прогноз погоды обещал минус два. Ну, то, что польские синоптики в своих прогнозах ошибаются примерно в пятидесяти процентах случаев, – это всем известно… Утром, впервые с начала этой необыкновенной зимы, градусник за окном показал мне ноль. С крыши и наличников начали капать первые капли. Снег, до этого момента скрипевший под ногами, вдруг изменил свою консистенцию, и я смогла продемонстрировать собакам, кто здесь главный: в игре в снежки победила я! Правда, когда мы вернулись домой и я целый день вынуждена была убирать следы мокрых лап и шерсть, однозначно победили они.

А сегодня проснулись птицы! Сначала они щебетали неуверенно, потом – все радостней и громче, а после обеда – изо всех сил. И это было так прекрасно… Сосны начали сбрасывать снеговые шапки, которые носили много месяцев (одна из них не нашла ничего лучшего, как сбросить свою шапку прямо мне на голову, когда я чистила дорожку от снега). В лесу – я видела собственными глазами! – появились первые подснежники, а на полянке показались крокусы. Воздух пахнет мокрой, разогретой солнцем землей, смолой, влажным южным ветром.

Как же я соскучилась по теплу и зелени!

Хотя, конечно, хвойный лес зеленый весь год.

На Ливце трескается лед!

Мы сегодня все вместе – мама, бабуля, я и собаки – вышли на высокий берег реки и увидели, что она освобождается из ледяного плена. Бабуля показала на полоски темной воды и на трещины во льду. Ей это не понравилось – так она и сказала:

– Если весна будет слишком быстрой и стремительной (слишком быстрой?! да я ее уже которую неделю жду!), как обещают долгосрочные прогнозы, то будет паводок. И не просто паводок – наводнение, какие бывают раз в миллион лет. Под стать этой зиме.

Ну ничего. Поживем – увидим.

Моя Кроха уже шестимесячный… ну, кто-то шестимесячный, потому что ребенком ведь ее пока не назовешь. Она «без трех месяцев ребенок» – вот так будет лучше. Я не выношу слова «плод».

Она крутится и толкается в животе – как и я. Я точно так же «давала маме дрозда», неожиданно и очень сильно пиная ее то под ребра, то в желудок, а то и в пах. Я была совершенно безжалостна – и мама теперь злорадно улыбается, когда я жалуюсь ей на пинки Крохи, и говорит, что внуки мстят детям за бабушек. Ну и ладно. Зато у меня есть своя бабушка, которая всегда на моей стороне и скачет вокруг меня и квохчет, как наседка над цыплятами, – так заботится, что иногда аж слезы наворачиваются. Да и мама на самом деле от нее не отстает.

Не меньше, чем меня, опекают и Витольда. Сначала он был слегка обескуражен появлением в доме сразу двух новых жильцов, потом подвергся испытанию с их стороны – и какому! клюквенная настойка – серьезное испытание! – с честью его выдержал и получил полное одобрение со стороны как мамы, так и бабули, и теперь, как единственный мужчина в доме, является объектом усиленной заботы обеих. Наравне со мной. Почему вот? Почему, я спрашиваю?! Ведь он-то не беременный…

Эве очень шла беременность.

Она ходила, даже нет, не ходила – летала над землей, счастливая, улыбающаяся и спокойная. Вслушивалась в то, что происходит внутри ее. Ничто не могло вывести ее из равновесия: ни критики, все еще изо всех сил уничтожающие «Ягодку», ни журналисты, все еще жаждущие сенсаций, ни «старьевщики», как называл Анджей людей, которые пытались подзаработать на успехе издательства. Даже общественный транспорт, который мужественно сражался с весной, не раздражал Эву. Она принимала все с улыбкой стоика, бесконечное ожидание на остановке скрашивала, любуясь облаками на небе или разговаривая шепотом с не рожденной еще Юленькой. По офису она тоже ходила с той же самой улыбкой, слегка отсутствующей, ставила воду для чая – и забывала об этом, включала зачем-то ксерокс, шла зачем-то в бухгалтерию в поисках Анджея, а к Анджею заходила, чтобы… ну, когда вообще-то ей надо было бы попасть в туалет. Но никто не сердился на нее и не раздражался ее рассеянностью – этот ребенок был ребенком всей фирмы, все работники которой любили его маму.

В издательстве «Импрессия» теперь было целых четыре человека: кроме Эвы, ее матери и бабушки, в нем работала еще Тамара. Благодаря этому временное отсутствие главы, которая преимущественно витала в облаках, было практически незаметно: Эва должна была только ставить подписи на документах. Тамара принимала посетителей и разбирала корреспонденцию, а пани Зося с пани Анной готовили к печати бестселлер номер два издательства «Импрессия». А снесла это золотое яичко… Каролина.

Лежа целыми днями на больничной койке, она имела достаточно времени для того, чтобы рыскать в Интернете. Ей надоело ходить по литературным форумам, где все еще горячо обсуждали ее книгу, иногда дело доходило чуть ли не до драки, и она вместо этого начала искать новых, еще никому не известных авторов.

Так она наткнулась на Данусю Голенбевскую и ее повесть под названием «Зачарованное».

– Эвусь, взгляни одним глазком, – попросила она приятельницу.

Сунула ей в руки рукопись и… стала ждать.

Эва приняла рукопись с улыбкой Будды на лице. Юлька крутилась у нее внутри как юла, а это каждый раз приводило будущую мать в состояние блаженного счастья.

– Эвка! Алло, Земля вызывает Эву, Земля вызывает Эву!

– Да? – заморгала Эва и перевела взгляд на стопку бумаги у себя в руках. На лице ее отчетливо читалось выражение: «Откуда это у меня тут взялось? И где я вообще?!»

– Прочитай это сейчас же, при мне, потому что, как только ты отсюда выйдешь, ты сразу забудешь, где только что была, не говоря уже о потенциальном бестселлере, который я для тебя нашла.

– Бестселлер, говоришь, – пробормотала Эва, с подозрением глядя на рукопись. – Надо же, какое совпадение: я как раз ищу потенциальный бестселлер…

– Я знаю! Все об этом знают! Когда ты время от времени возвращаешься в сознание, ты только и говоришь о новой книге и засыпаешь нас мольбами найти ее! Так вот – я тебе ее нашла! Читай!

– Ладно, ладно, что ты так нервничаешь?

– Читай!!!

Старая мельница на высоком берегу реки клонила к воде замшелую, покосившуюся крышу. Колесо из почерневшего дерева вращалось с мерным скрипом. Скрип… скрип… скрип… От века тянуло оно эту однообразную песню. Вода смеялась, как радостное дитя, перепрыгивая с камня на камень. Ветер шептал что-то в кронах раскидистых ив, еще более старых, чем мельница. Песни птиц, радующихся солнечной весенней погоде, соединялись с шепотом ветра и смехом воды и образовывали неповторимую, прекрасную мелодию.

Была суббота, вторая половина дня.

Тишину нарушил гудок автомобиля, такой чужеродный для этого места, где время, казалось, остановилось. На секунду умолкли и ветер, и вода, и птицы.

– День добрый! Есть тут кто? – раздался девичий голос со двора, но ответом ему было молчание. – Эй! Эй! Добрый день!