Книга Смертельная верность - Татьяна Ефремова

Словно подтверждая мои мысли, Толик тихо сказал с заднего сиденья:

— Это же надо так любить! Столько лет уже прошло. Она уже замуж разок сходила и снова собирается. А он все по ней сохнет. Прямо какая-то собачья преданность, блин.

Память тут же услужливо подсунула картинку: солнечный осенний вечер, отмытая недавним дождем жухлая трава, и в этой траве, положив морду на лапы лежит, ко всему безучастный, замечательный и уникальный пес Райс. Чемпион, завидный жених, носитель породы и прочая, и прочая. Только плевать ему на собственные достижения и особую племенную ценность. Потому что жизнь его потеряла смысл в тот момент, когда хозяин его ткнулся мертвым лицом в опавшие листья.

Или когда самолет, набрав скорость, оторвался от взлетно-посадочной полосы и унес того, кто был для тебя всем. Всей твоей собачьей жизнью.

— Ладно, поехали. Чего сидеть просто так? — не выдержал Толик.

— Можно с Москвой связаться. С транспортной милицией, — сказал Димыч медленно, словно раздумывая. — У Кузнецовой в Москве пересадка, можно еще взять.

— А что они ей предъявят? Им это надо, влезать в непонятно что?

— Да, предъявить ей пока нечего. Но у нас есть время. Сколько до Москвы самолет летит?

— Часа четыре.

— Ну вот. У нас есть четыре часа времени и гражданин Сиротин. Если нам удастся за четыре часа уговорить его сдать нам Ольгу как заказчицу, тогда можно звонить москвичам.

— Ну так поехали, — заорал Толик и, подпрыгнув, стукнулся макушкой об потолок. — Чего стоять-то просто так? Время идет.

* * *

Самолет оторвался от земли совсем незаметно.

Она все ждала каких-то ужасных ощущений. Ведь многих, говорят, тошнит при взлете и посадке. Она тоже приготовилась чувствовать себя плохо, а оказалось, что ничего особенного и не происходит. Зря только боялась.

Ольга откинулась в кресле и счастливо улыбнулась. Вот теперь уже точно все. Можно наконец расслабиться и помечтать без помех.

На самолете они с Ксюшкой летели первый раз в жизни. Ольге было немного не по себе, в основном из-за того, что стеснялась в этом признаваться. А еще очень любопытно и немножко радостно. Немножко — потому что она боялась поверить, что все у нее получилось и удалось.

Теперь, когда долгожданная сказка началась, вдруг оказалось, что никакого особого счастья она не испытывает. Только усталость. И еще облегчение.

Все оказалось не так страшно.

И все теперь позади.

Ольга закрыла глаза, и вдруг увидела перед собой, очень отчетливо, словно наяву, Лелика, прижавшегося лицом к стеклянной двери.

Там, в аэропорту, она подумала с привычным раздражением, что терпеть его осталось совсем недолго. Только пройти до конца коридора, и Лелик пропадет из виду. Навсегда.

Он был для нее самым главным напоминанием о прошлой, неинтересной жизни. Жизни-черновике, который она собиралась спрятать как можно дальше. Первое, что хотелось забыть — это Лелика.

Но его забыть как раз и не получалось. Полчаса она уже ерзает в самолетном кресле, пытаясь отогнать навязчивое видение. А безжалостная память все подсовывает ей эту картинку: ненормально бледный Лелик, прижавшийся лицом к стеклянной двери…

— Мам, смотри, мы над облаками летим!

Ксюшка дергала ее за руку и тянула к иллюминатору.

Ольга вытянула шею и увидела. Облака были внизу, под ногами. Мир перевернулся и встал с ног на голову. Все разом стало по-другому, неправильно, непривычно и от этого захватывающе-интересно.

Ольга вытерла ладонью недавние слезы и засмеялась вместе с дочкой. Счастливо и беззаботно.

* * *

Димыч завел меня в соседний пустой кабинет и ткнул рукой на свободный стул.

— Посиди тут пока. Сейчас время дорого — не до тебя. Вот, книжку почитай.

Он сдернул с полки толстенный том и брякнул его на стол передо мной.

— Я тебя потом позову, — пообещал он уже в дверях.

Хорошенькое дело! Они, значит, Сиротина допрашивать будут, а я посиди? Как будто это не с моей подачи они обо всем догадались. Нет, пора. Пора обидеться на Захарова по-настоящему.

Я взглянула на предложенную книжку. «Уголовно-процессуальный кодекс с комментариями». Чего еще можно было ожидать от ментов?

Какое-то время я добросовестно перелистывала страницы. Комментарии, надо сказать, попадались очень даже ничего. Гораздо живее основного текста. С примерами. Но все равно, читать это было невозможно. А просто так сидеть скучно. И уйти нельзя. Если я уйду сейчас, потом не удастся ничего из Димыча вытащить, ни словечка. А по горячим следам может и расколется.

Придется поскучать немного.

Прошло уже часа два с тех пор, как взяли в аэропорту Сиротина. Никто за мной не приходил. Уголовно-процессуальный кодекс я добросовестно пролистала от корки до корки. Даже узнала много нового, правда, мало что запомнила.

Я уже решила самовольно прервать свое заточение и пойти к Димычу в кабинет, когда дверь, наконец, открылась.

Толик заглянул и, увидев меня, обрадовался:

— Ты здесь? Вот и хорошо, вам не скучно будет.

Он вышел, уступая кому-то дорогу, и я крикнула вслед с отчаянием:

— А долго мне еще здесь сидеть?

— Нет, уже скоро, — успокоил меня Толик из коридора. — Мы уже заканчиваем.

В следующий момент я забыла и о Толике, и о собственном неудобстве.

В кабинет зашел Коля Рыбкин. Живой и здоровый. В сопровождении Райса.

Райс обвел помещение неторопливым взглядом и улегся возле двери, перекрыв вход и выход.

— Здрасьте! — Коля широко улыбнулся и присел на стул напротив. — А я вас помню. Вы на площадку приходили с капитаном Захаровым. Только я не запомнил, как вас зовут, извините. И звание тоже.

— Нет у меня звания. Я вообще не из милиции. Я так, сама по себе.

— А на площадку зачем приходили?

— Просто интересно. К тому же, мы с подругой были на тех соревнованиях, когда Кузнецова убили.

— Да… — Коля помрачнел и украдкой взглянул на Райса.

Тот лежал спокойно, положив голову на лапы, и снизу вверх наблюдал за нами.

— Неприятная история, конечно. А вы не знаете, убийцу поймали?

— Кажется да.

— Это хорошо, — улыбнулся Рыбкин и снова посмотрел на собаку.

Мне вообще показалось, что он относится к Райсу как к полноправному собеседнику. Беспокоится, что какие-то слова могут тому не понравиться или расстроить. Я улыбнулась этой мысли, и Коля, догадавшись, поспешил объяснить:

— Он все понимает. Тема эта для него слишком болезненная, поэтому я стараюсь не напоминать.