Книга Ра - Тур Хейердал

Мы с Сантьяго поднялись на мостик и взялись за тонкий конец восьмиметрового веретена, которое надо было привязать к поручням, а все остальные стояли на палубе и держали тяжеленную лопасть. Ее надо было спустить в воду с кормы, потом прикрутить нижнюю часть веретена к лежащему на папирусе толстому поперечному брусу.

Волны и папирус лихо скакали вверх-вниз, и едва последовала команда погрузить рулевое весло, как могучий вал тотчас вырвал лопасть из рук пятерки, тщетно напрягавшей все силы, чтобы закрепить весло канатами. Лишь с великим трудом нам с Сантьяго удалось удержать верхнюю часть веретена. А волна уже ушла вперед, корма «Ра» повисла над глубокой ложбиной, и весло, лишившись опоры, с маху, будто гигантская кувалда по наковальне, ударило по концу поперечного бруса. Следующая волна снова взметнула лопасть вверх, и пока пятерка внизу силилась поймать взбесившуюся кувалду веревками и руками, Сантьяго и меня вверху бросало, как марионеток. Только уловим миг, когда гребень поднимет весло, и подвинем веретено на место, как лопасть опять повисает над ложбиной, тяжесть становится непосильной, и нас подбрасывает кверху, а пятерка на корме по-прежнему силится притянуть лопасть веревками к поперечине и укротить ее раньше, чем новая волна вырвет у них из рук весло, и лопасть взметнется вверх, а мы на другом конце рычага ухнем вниз. Причем вниз нас кидало с такой силой, что того и гляди расплющит руки и ноги веретеном о поручни, ведь и ногами тоже приходилось цепляться, чтобы нас вместе с веслом не утянуло за борт.

Это рулевое весло было таким тяжелым, и оно так бесновалось, что мы уже спрашивали себя, не лучше ли его отпустить, пока не разлетелась вдребезги кормовая поперечина, а с ней и веревки, скрепляющие папирус. Но мысль о том, что без руля мы превратимся в беспомощно дрейфующий боком стог соломы, придала нам сверхчеловеческие силы, а тут вдруг и весло легло удачно, и все семеро одновременно смогли притянуть чудовище на место и прикрутить его с обоих концов к «Ра» такими толстыми веревками, что океан уже был бессилен что-либо с ними сделать.

Итак, одно из двух древнеегипетских весел снова стоит на месте. Правда, веретено было очень уж неуклюжее и ворочалось еле-еле, ведь мы связали его с квадратным брусом. Зато оно было такое прочное, что, когда волны попробовали его сломать, лодка развернулась, а весло не поддалось.

По словам Сантьяго, ему еще никогда в жизни не доводилось делать такую тяжелую работу. Юрию пришлось заняться ушибленными пальцами, зато могучее рулевое весло обеспечило нам устойчивый курс, позволив усталому экипажу забраться в спальные мешки и разбить ночь на легкие вахты. Вахтенному надо было лишь следить за пароходами, чтобы нас никто не потопил. Луна, созвездия и даже постоянное направление идущих правильным строем, бурлящих волн – все подтверждало, что курс стабилен. Знай, посиживай без забот у входа в каюту с подветренной стороны. Только при смене мы поднимались на мостик, чтобы взглянуть на маленький рукотворный компас. Да и то очень скоро все усвоили, что звездное небо над нами – тот же компас с обращенной вниз светящейся картушкой. Мы дрейфовали прямо на запад. А где находимся, не так уж и важно, главное – не к берегу несет, а от берега.

Трое суток шли мы без каких-либо происшествий, за это время нам удалось починить второе рулевое весло, составив его из обломков двух веретен. Ни гвоздей, ни костылей, только веревки, а иначе наша конструкция и минуты не выдержала бы. Волны были такие же высокие, и они бросали наветренный борт «Ра» так, что папирус с этой стороны все больше намокал и все сильнее погружался в воду. Из-за волн мы не решались ставить второе отремонтированное рулевое весло, а держали его наготове на тот случай, если первое сломается: уж очень угрожающе оно гнулось, когда океан нажимал особенно сильно. Зато мы рискнули поднять парус без рифов – обошлось. Дул северный ветер, и хотя мы еще различали низкую пелену тучу берегов Испанской Сахары, стоял зверский холод. Мы перенесли все, что можно, к левому, подветренному борту, который нисколько не погрузился после старта. Теперь наш широкий и грузный воз с сеном двигался на запад со скоростью два с половиной узла, проходя в сутки больше ста километров; за кормой тянулась отчетливая кильватерная струя. В одиннадцать дней было пройдено, считая по прямой, 557 миль, то есть более тысячи километров, и пришла пора передвинуть стрелку на час назад.

Вторые сутки мы то в одной, то в другой стороне видели суда, раз наблюдали одновременно три больших океанских парохода. Очевидно, «Ра» очутилась на главной магистрали судов, идущих вокруг Африки. Чтобы уберечься от ночных столкновений, мы держали на топе наш самый сильный фонарь. Но вот опять океан опустел, и только стаи дельфинов резвились вокруг, порой так близко, что мы могли бы их погладить. Иногда встречалась нам ленивая луна-рыба; перед носом лодки начали взлетать первые летучие рыбы. И небо стало пустынным. Редко-редко принесет ветром заблудившихся насекомых, да две-три морских ласточки промелькнут в ложбинах между валами. Эти маленькие птицы спят на воде, ведь они не хуже папируса скользят через самые большие волны.

Из дырочек в папирусе вдруг полезли полчища коричневых жучков. Хоть бы морская вода убила все яички и личинки, чтобы они не съели лодку изнутри! Скептики, которые видели, как верблюды пробовали грызть борта строящейся «Ра», предсказывали, что папирус может прийтись по вкусу голодным морским тварям. Ни киты, ни рыбы пока что не покушались на наш плавучий сноп, но букашки заставили нас встревожиться.

Солнце и луна поочередно указывали нам путь на запад. Одинокая ночная вахта позволяла в полной мере ощутить знакомый еще по «Кон-Тики» трепет перед необъятной вечностью. Звезды, ночной океан. В небе сверкали незыблемые созвездия, в воде так же ярко светились ноктилюки, живой планктон, словно рассыпали фосфорные блестки по мягкому черному ложу, на котором покоилась «Ра». Иногда казалось, что мы идем под ночным небом по волнистому зеркалу. А может быть, это океан такой прозрачный, и мы видим рои звезд с другой стороны земного шара? Небосвод – тут, небосвод – там, и все – зыбкое, все чужое, кроме золотистых снопов папируса, которые нас несли, да огромного четырехугольного паруса, вверху пошире, внизу поуже, черной заплатой на звездной пыли. Уже этот древнеегипетский рисунок, эта трапеция в ночи располагала к тому, чтобы перелистать календарь на тысячи лет назад, такого контура сегодня не увидишь. Впечатление дополняли непривычные скрипы и кряхтение папируса, бамбука, древесины и веревок. Это был уже не атомный и ракетный век – мы жили в ту далекую нору, когда земля еще была плоской и огромной, сплошь неведомые океаны и материки, когда время было всеобщим достоянием и никто не знал в нем недостатка.

Усталые, все мышцы ноют от напряженной работы, в тусклом свете керосиновых фонарей мы по очереди несли вахту на извивающейся гибкой палубе. Нет слов, чтобы сказать, как хорошо отдохнуть в уютном спальном мешке. Проснешься – аппетит зверский, и во всем теле невыразимое блаженство. Право, не стоит говорить презрительно про образ жизни людей каменного века. Нет причин считать, что те, которые жили до нас и работали в поте лица, только маялись и не знали никаких радостей.

Сто с лишним километров в день курсом на запад даже на карте мира заметны, хотя горизонт оставался неизменным. Изо дня в день, круглые сутки один и тот же, он двигался вместе с нами и всегда держал нас в фокусе. Но и вода тоже двигалась вместе с нами. Канарское течение – будто быстрая соленая река, в обществе своего вечного спутника, пассата, она устремляется на запад, всегда на запад, воздух и вода, и с ними все, что плывет по воде и летит по воздуху. На запад, как и солнце, и луна.