Книга Главный секрет первого года жизни - Марина Мелия

Это сегодня принято увольнять нянь за любой проступок, как обычного наемного работника, и няни знают, что в одночасье могут остаться «без места», а значит без зарплаты. Есть семьи, где процесс набора и увольнения нянь практически не прекращается — родители без устали ищут новую няню в надежде, что следующая уж точно будет лучше предыдущей.

Дворянские няни, конечно, тоже не были идеальными. Но даже если няня в чем-то провинилась, сделала что-то не так, ее не выгоняли. Ну, одернут, поругают, пожурят — в конце концов, в семье всякое бывает. Да, «руки дырявые» — сколько чашек перебила! Ну что поделать, зато для детей она родной человек, дети к ней привязаны, и она искренне их любит и заботится о них, на остальное просто закрывали глаза. Вот как говорила о своей няне Мария Стахович — еще одна героиня книги Феррана: «Благодаря тебе, няня, у нас трое родителей: папа, мама и ты».

К подбору няни подходили максимально ответственно, а в царской семье поиск няни вообще считался делом государственной важности. Отбирали нянь не как домашний персонал — горничную, садовника, камердинера, а как самого важного человека, от которого будет зависеть здоровье и благополучие наследника. Обязанностью няни было ухаживать за ребенком, окружать его заботой и любовью круглые сутки, день за днем, год за годом, а не так, как сегодня, когда по будням малыша «любит» одна няня, по выходным другая, по ночам третья — кто дежурный, тот и «любит». Конечно, и при самом тщательном отборе бывали ошибки, но в целом установка была такой: няня — это навсегда.

Сегодня все просто: мы ищем няню для выполнения конкретной работы — для ухода за ребенком. Если няня почему-либо нас не устраивает — не проблема, агентство пришлет другую. В любом случае она для нас наемный работник, а значит, человек временный. И для самой няни наш дом — всего лишь очередное место службы. Иначе говоря, сегодня няня — это функция, работа, профессия — такая же, как любая другая.

Для дворянской няни забота о детях была не работой, а главным делом ее жизни, ее «служением», ее судьбой. Няня появлялась в доме с рождением ребенка и, как правило, жила до глубокой старости. Именно жила, а не прислуживала. Здесь она обретала свою вторую семью, здесь все считали ее близким и родным человеком — и дети, и взрослые. Она полностью посвящала себя детям, и все ее радости и горести тоже были связаны с жизнью семьи.

Вот что рассказывает о поведении своей няни в трудный для семьи момент Федор Михайлович Достоевский: «Оказалось, что все сгорело, все дотла: и избы, и амбар, и скотный двор, и даже яровые семена, часть скота и один мужик, Архип. С первого страху вообразили, что полное разорение. Бросились на колена и стали молиться, мать плакала. И вот вдруг подходит к ней наша няня, Алена Фроловна, служившая у нас по найму, вольная то есть, из московских мещанок. Всех она нас, детей, взрастила и выходила. Была она тогда лет сорока пяти, характера ясного, веселого, и всегда нам рассказывала такие славные сказки! Жалованья она не брала у нас уже много лет: “Не надо мне”, и накопилось ее жалованья рублей пятьсот, и лежали они в ломбарде — “на старость пригодится” — и вот она вдруг шепчет маме: “Коли надо вам будет денег, так уж возьмите мои, а мне что, мне не надо”. Денег у ней не взяли, обошлись и без того…»

Преданность няни семье и детям особенно ярко проявилась в смутное время — в период революции 1917 года и Гражданской войны. Это трагическая страница в истории дворянских нянь. Большинство нянь отправилось в эмиграцию вместе с дворянскими семьями. А те, кто остался со своими господами, как могли помогали им, добывая для семьи уголь, хлеб, муку, картошку. Когда родители погибали или по каким-то причинам не могли забрать с собой детей, те оставались с нянями.

Русская дворянка Майя Дурасова так вспоминает свою няню Лукию: «В 1919 году, перед тем как покинуть русскую землю и уехать за границу, мама предложила няне остаться и вернуться в свою семью, но няня спокойно ответила: “Кто же тогда будет заниматься детьми? … Няня жила в нашей семье с 1913 по 1941 год. В 1941 году она умерла, и отец устроил ей пышные похороны. Только после ее смерти мы поняли, что она умерла, возможно, от недоедания — она отдавала нам свои продовольственные карточки и отказывалась от еды, объясняя, что она старенькая и ей не нужно много кушать…»

Анна Смирнова, тоже выросшая в эмиграции, рассказывает о том, как после расстрела большевиками отца, белого офицера, семья выбиралась из России: «Моя няня Наташа нас не покидала. Завернувшись в оренбургский платок, она несла меня на руках сквозь северные леса к Финляндии. Моя старшая сестра, который было шесть лет, семенила рядом. Мама, одетая крестьянкой, шла вместе с нами с единственным рюкзаком… В течение всей моей жизни моя няня была для меня второй матерью. Она оставила все ради своей воспитанницы, ради своей барыни, как она меня звала. Наташа всюду следовала за нами, мы вместе отправились в Аргентину… Ее имя записано золотыми буквами в моих детских воспоминаниях и в воспоминаниях моей сестры…»

Няни делили с семьей все тяготы эмиграции. Нередко дом держался только на няне: она занималась всем — и кухней, и детьми, пока ее униженные, погрязшие в проблемах господа пытались хоть как-то заработать. Няня — спокойная, мудрая, уравновешенная, терпеливая — становилась центральной фигурой в семье, якорем, который удерживал всех на плаву. Бывало, что работу находили именно няни, и тогда они содержали всю семью, кормили и своих воспитанников, и их совершенно не приспособленных к жизни родителей. Князь Михаил Романов вспоминает, как его няня вязала шерстяные носки, а потом ехала на велосипеде за 15, а иногда и за 30 километров, чтобы обменять их хоть на какие-то продукты и накормить домашних.

Особое сословие

Владимир Иванович Даль писал: «Встарь к девице приставлялась няня до самого замужества и сохраняла почетное званье это навсегда». Няня — это было не только почетное звание, но и особый статус, особое положение в доме, в семье. Философ Николай Бердяев даже считал, что няни в России были особым социальным слоем.

Барские няни жили на всем готовом и при этом получали жалованье и одежду. Они ходили нарядными — и дома, и в церковь, и на прогулки с детьми. Няня занималась только ребенком, посвящала себя только ему — никаких других обязанностей у нее не было, никто даже не пытался использовать ее на каких-то работах за пределами детской. Когда в семье появлялись еще дети, няни занимались и ими, а когда их воспитанники вырастали, няни переходили «по наследству» к их детям, а потом и к внукам. После отмены крепостного права многие няни оставались в доме своих господ — и дело здесь, конечно, не в материальной заинтересованности, а в удивительной преданности самих нянь и в отношениях, которые складывались у няни с семьей.

Няня могла сидеть за одним столом с господами, ей разрешалось заходить в комнаты, куда не допускалась прислуга. Сословных различий между няней и ее воспитанниками не существовало — отношения были самыми естественными, живыми, реальными. Да, няня могла обращаться к ребенку «Ванечка» или «барин» и на «ты», а могла и строго на «вы» — «батюшка Иван Николаич». Но при этом ей позволялось все то же, что и родителям: она запрещала или разрешала, одобряла или наказывала. И если назревал конфликт между няней и ее воспитанниками, родители вставали на сторону няни — иерархия взаимоотношений соблюдалась неукоснительно. Так, няней дочерей последнего российского императора была Мария Вишнякова. Когда царские дочери стали подрастать, их отношения с Мари, или Меричкой, как звали в семье Вишнякову, осложнились. Однако императрица не давала ее в обиду. Вот что она писала в записке дочери Ольге: «Подумай о Мари, как она вынянчила всех вас, как делает для вас все, что может, и когда она устала и плохо себя чувствует, ты не должна волновать ее».