Книга Высший пилотаж - Елена Ласкарева

— Ладно, пусть остаются.

— Ага! Выходит, я добился своего?

— Ну, в этой маленькой частности — да.

— А в чем-то другом — нет?

Маша помрачнела. Она до сих пор не заводила разговора о маминых деньгах. Но вовсе не потому, что решила их присвоить.

Просто ей было жалко поломать эту милую болтовню, разрушить очарование розового вечера… Даже просто — вынуть ноги из ушастого таза, вода в котором уже нагрелась от их с Ионой общего тепла.

А выяснение отношений, упреки, требования, отказы и возмущение — все это так не вязалось с тихим вечерним счастьем!

Она замечала, что женщины из соседних домов время от времени проходят мимо ее участка как бы по делу, на самом же деле — чтобы хоть краешком глаза полюбоваться через жерди штакетника на идиллическую процедуру омовения. И чтобы позавидовать белой завистью дочке профессора Колосова, этой милой доброй девушке с толстой пшеничной косой.

Никаких других дел не могло у них быть в этой стороне поселка в вечерний час, ведь резной пряничный домик — крайний и за ним простираются лишь пустынные поля.

Это было так приятно!

Пусть бы весь мир собрался сейчас за штакетником и стал свидетелем Машиного триумфа!

Пусть бы увидели это и недруги! Например, однокурсники Илья, Мишка и Виталий. А также — навязчивый сосед Антон Белецкий…

Говорят, не поминай черта к ночи.

Антон оказался легок на помине, как тот самый черт. Одной породы существа, Кощеевой.

Вон его «Москвич» пылит по поселковой аллее. Ах да, сегодня же пятница, у биолога впереди уик-энд в гамаке-паутине.

Вот он вышел из автомобиля. Эй, глянь же сюда, премудрый кандидат наук! Осознай свое сокрушительное поражение!

Однако Антон был не в силах смотреть на людей. Он не мог отвести глаз от серебристого «мерседеса». И во взгляде его читалась зависть совсем не белая, а черная-пречерная, как печная сажа. Казалось, он готов был проколоть шины дорогой иномарке только потому, что она принадлежала не ему.

Место парковки «мерседеса» — возле Машиной калитки — тоже приводило его в бешенство.

Не обращаясь ни к кому конкретно, биолог произнес достаточно громко, чтобы услышали все:

— До чего же все бабы продажны!

И зашагал к себе на своих тощих ногах-ходулях, похожий на недокормленного журавля из зоопарка. По дороге он громко и скрипуче напевал песенку из старой комедии:

Мери верит в чуде-са!

Мери едет в не-бе-са!

Машу, обычно столь чувствительную к словам, на этот раз его грязные высказывания даже ничуточки не задели. Она действительно пребывала на седьмом небе.

Скрипнула калитка. По дорожке к двоим влюбленным важно шагал пацан — вожак садовников, нанятых по контракту. Он тащил тяжелую наполненную лейку.

— Привет, — сказала Мария. — Ты на ночь глядя решил грядки полить? Вам что, за ночные работы платят вдвойне?

— Не! — разулыбался мальчишка. — Это вам. Просто так. Для ополаскивания! Хотите, тетенька, я вам полью, как из душа?

Маша, смеясь, подняла ступни на воздух, и на них выплеснулись из лейки освежающие, лечебные водяные струйки. Даже простая вода из колонки становится целебной, если приносят ее от чистого сердца.

Иоанн обернул ноги любимой мягким махровым полотенцем…

Маша не рассчитывала остаться в «Солнечном» на ночь, а потому не взяла с собой еды. Иона порывался сгонять на станцию или к себе в клуб, на «мерседесе» это не заняло бы много времени. Однако девушка не хотела расставаться с ним ни на минуту.

Ей казалось: стоит прервать это общение, и волшебство рассеется.

— Так поедем вместе! Познакомишься с живым Карлсоном!

Делить свою радость с какими-то незнакомыми людьми? Нет, нет! Во всяком случае, не сегодня.

Потом она вдруг засомневалась, не эгоистично ли это с ее стороны? Иоанн, наверное, привык к роскошным трапезам, ведь теперь совершенно ясно, что он очень богат.

— Скажи, ты совсем не признаешь простой еды?

— Я? — Он удивился. — Да я ничего, кроме самой простой, не признаю.

— Тогда пошли, покажу тебе свое подземелье.

И они спустились в погреб. Замерцали скрытые в нишах разноцветные лампочки, пробежали тени по лицам гномов, поддерживающих свод, и существа, казалось, ожили, радуясь, что их наконец навестили.

— Пещера Аладдина! — восхищенно выдохнул Иона.

— Видишь, какие мы с тобой разные! Ты любишь высоту, а я — пещеры.

— По всем законам физики, противоположности взаимно притягиваются. Они сошлись: вода и камень, стихи и проза…

— Лед и пламень, — подхватила Маша.

— Ну вот, стихи помним одни и те же. Не такие уж мы и противоположные.

— Тогда — должны взаимно отталкиваться?

— Уф… Говорил мне отец: «Безумец тот, кто спорит с женщиной». Лучше капитулировать заранее.

— Кажется, мы сюда не спорить спустились. Вот, выбирайте меню, сэр.

У стены рядками стояли закрученные баночки: кабачки кусочками, кабачковая икра, пурпурное лечо, рыжая морковка, помидоры с солеными пупырчатыми огурчиками.

Иоанн даже не сразу понял, что это съестные припасы, — принял было за декоративные элементы вроде цветных стекол веранды.

— М-да… И что, теперь мне придется от этого отказаться?

— Почему? — встревожилась Маша. — Не нравится?

— Но я только что сказал, что употребляю только простую пищу. А тут — роскошь!

— Разве это роскошь? — пожала плечиками Маша. — Так, обычные припасы. На всякий случай.

«На черный день, — про себя перефразировал он. — Она боится черного дня. Клянусь небом, такой день никогда не наступит в ее жизни! В лепешку разобьюсь, а не допущу».

— Что же ты? — Маша подтолкнула его к банкам. — Выбирай!

Потрескивали в печке поленья, уютно трещал сверчок. В большой эмалированной кружке кипела уже не первая порция травяного отвара, распространяя по горнице тревожащее благоухание. И разноцветные стекла, с любовью вставленные Николаем Константиновичем Колосовым, отбрасывали на лица сказочные блики.

— Хорошо, правда? — говорила Маша. — Тепло. Не то что там, наверху, где ты летаешь.

— Что поделать, видно, судьба у меня такая. Я ведь и родился в самолете.

— Как?!

— Обыкновенно. Мать летела из Владивостока беспосадочным рейсом. Прямо в воздухе начались схватки. Стюардесса перепугалась, объявляет: «Есть врачи среди пассажиров?» А врачей-то и нет. Тогда командир корабля передал управление второму пилоту, а сам пошел принимать роды. «Главное, — говорит, — не бояться. А летчику бояться по штату не положено». Ну и принял меня. Поднял над головой, показал всем пассажирам: смотрите, мол, этому соколу на роду написано летать! И как подбросит меня! Мать чуть с ума не сошла. Визжит: «Осторожно! Он ведь еще головку не держит!» А я — ничего. Мне, наверно, даже понравилось, потому что потом всю жизнь кверху тянуло.