Книга Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс

Согласно всем донесениям, генерал Любекер муштровал солдат в Финляндии, подготавливая наступление на Санкт-Петербург, а меж тем обещанные царем подкрепления не появлялись. С одной стороны, князь Апраксин был даже рад этому, не зная, как прокормить всех этих людей зимой, с другой стороны, с каждым днем все сильнее возрастала опасность, что шведы Любекера подойдут к городу быстрее, чем русские войска. Так что по прибытии генерал Горовцев может увидеть над Петропавловской крепостью не российский флаг, а голубое знамя с желтым крестом. Не лучшее приветствие, надо сказать.

В офицерских кругах заботы губернатора давно стали предметом ежедневного обсуждения. Сирин, вхожую теперь туда на правах новоявленного прапорщика, не слишком-то интересовали слухи и догадки, главной ее задачей было сохранить тайну. Остапу тоже некогда было думать о грозящей опасности — служба на фрегате «Алексей Романов» отнимала все время, так что даже Бахадура он навещал нечасто. Тарлов от участия в спорах не уклонялся, но в действительности умирал от скуки — оставаясь капитаном, он не имел в подчинении ни одного солдата, царь поставил его командовать кучкой дикарей. В отличие от своего командира, Ваня относился к такому обороту дел с завидным спокойствием, он радовался каждому дню, проведенному во дворце князя Апраксина, но когда им пришлось перебраться на новое место жительства — ничуть не расстроился. Вахмистр вообще склонен был принимать вещи такими, какие они есть, — в этом, полагал он, и заключена высшая мудрость.

За недостатком мест их разместили прямо в конюшне, где стояли их лошади. Передняя часть помещения была отделена наскоро сбитой дощатой перегородкой. Кроме простого глиняного очага и стола, устроенного из доски и двух камней, места оставалось ровно на то, чтобы бросить на пол пару соломенных тюфяков: не было ни шкафа, ни сундука — только пара вбитых в стену крюков, чтобы вешать одежду. Единственное преимущество представлял собой туалет, возведенный прямо рядом с конюшней — иначе, как выразился Ваня, они бы еще и задницы себе отморозили.

Поначалу Сирин опасалась, что в таких условиях сохранить свою тайну ей не удастся, но быстро смекнула, что недостаток места создает прекрасный повод переодеваться прямо в стойлах, прячась за круглые лошадиные бока. Тарлов время от времени поглядывал на это с удивлением, но молчал. Так как все они спали не раздеваясь, можно было не бояться, что мужчины увидят больше чем босую ступню или голую руку. Гораздо большим неудобством было то, что до ближайшего колодца идти было не меньше ста шагов. Ударили морозы, и поход за водой превратился в ежедневный подвиг, к тому же она была ледяной, вымывшись, Сирин еще долго тряслась от холода. Запас дров был невелик, греть воду для мытья каждый день было непозволительной роскошью. Вскоре она последовала примеру Сергея и Вани — те попросту растирались снегом или мокрыми полотенцами. Оба мечтали сходить в баню — но за срочностью других дел в Петербурге еще не построили ни одной. А Сирин и вовсе не хотелось еще раз оказаться в одном чане с обнаженными мужчинами.

Иногда случалось так, что Сергей и Ваня уходили куда-нибудь одновременно. Улучив момент, Сирин успевала нагреть немного воды и помыться как следует.

Вскоре Сергей теснее сблизился с другими офицерами, тоже ожидавшими своих подчиненных, а Ваня завел друзей среди унтер-офицеров. Сирин надеялась, что теперь-то она сможет побыть одна, но радость ее была недолгой. Теперь она была прапорщиком русской армии, а в скором будущем, полагали все, царь повысит звание до поручика. Молодые офицеры, заинтересовавшись странным татарином и прослышав о его подвигах, назойливо зазывали его в свой кружок.

Порой она сопровождала Сергея на офицерские попойки. Чаще всего путь их лежал в недостроенный дом одного боярина. Как и во многих домах Санкт-Петербурга, жилыми там были только несколько комнат. Семья боярина, несмотря на царский указ, отказалась покидать старое родовое гнездо, пока дом в Петербурге не будет полностью достроен. Младший же сын боярина, Степан Раскин, поручик и, как он выражался, мальчик на побегушках у Апраксина, облюбовал это жилище для встреч и дружеских попоек. Степан, которого приятели называли по созвучию имени и фамилии Стенькой Разиным, всегда всем был рад. Вот и на этот раз он встречал гостей еще на пороге, а слуга тем временем уже разливал по стаканам водку.

— Заходите, ребята, выпейте за здоровье моего старика. Папаша не желает, чтобы его запасы водки, вина и провизии попали в лапы шведов.

— Для этого им придется сначала захватить Санкт-Петербург, а этого мы не допустим, — отвечал Сергей, улыбаясь так, что шведам наверняка было бы не до смеха, имей они возможность это видеть.

Степан, как и другие, знал, что шведы снились Сергею почти каждую ночь.

— Ну тогда за нас, старый вояка! — Он сунул Сергею в руку стакан водки и чокнулся с ним. — И за ту трепку, которую мы зададим шведам!

— За победу! — Сергей выпил до дна и грохнул стакан о стену.

— За чью победу? За шведскую? — раздался голос Кирилина, он смотрел на Тарлова с неприкрытой насмешкой.

Царевич все еще оставался в Санкт-Петербурге, а потому офицеры его свиты считали должным появляться на любом вечере, происходило это, надо сказать, к немалой досаде всех остальных. Заносчивость Лопухина, Кирилина, Шишкина и других гвардейцев и их злые, непатриотичные высказывания отравляли атмосферу любой дружеской компании.

Сергей невольно потянулся к сабле — ему захотелось проучить наконец дерзкого капитана. Кирилин тотчас принял оборонительную стойку. Еще немного — и ссора переросла бы в драку. Степан, мигом сообразивший, куда клонится дело, попытался примирить забияк:

— Мы пьем за нашу победу, Олег Федорович! А за свою пусть шведы пьют сами.

Одобрительные смешки показали, что присутствующие — на его стороне. Кирилин, которому Горовцев перед отъездом велел вести себя тише воды ниже травы, тоже попытался улыбнуться:

— Что ж, выпьем за нашу победу!

Тарлов подозревал, что под словом «нашу» капитан имел в виду совсем не то, что их гостеприимный хозяин, но он не мог даже предположить, насколько высоко взлетал тот в своих мечтах. А Кирилин уже воображал на троне царевича Алексея и себя рядом, в качестве генерала и ближайшего советника.

Сергей неохотно убрал руку с эфеса и пожал плечами. Он понимал, что Кирилин насмехается и над ним, и над Раскиным, но затеять дуэль не мог — это означало бы пренебречь царским приказом. По его мнению, Кирилин, несомненно, заслуживал хорошей взбучки, но цена своеволия была слишком велика. Мысль быть заключенным в один из равелинов[7]Петропавловской крепости его вовсе не прельщала. Его товарищи будут сражаться со шведами, а он, в лучшем случае, узнает об этом от надзирателей.

— За победу нашего светлейшего царя! — поднял он ответный тост и осушил стакан одним глотком, при этом не переставая украдкой наблюдать за Кирилиным. Тот повторил здравицу с ехидной усмешкой и, выпив, махнул рукой в сторону Бахадура: