Книга Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов

…Тоска, которая в последние дни все чаще и чаще мучила Горбачева, приходила сразу, внезапно, как приступ. Иногда ему казалось, что Россия — это такая страна, где человек вообще не может быть счастлив (никто и никогда). Есть же на свете несчастливые страны и несчастливые народы! Вон на Кубе: жрать нечего, а люди с утра до ночи поют, пляшут и на барабанах играют — весь народ! Жизни нет, а счастья — хоть отбавляй! Горбачев вдруг понял, что он у Ельцина в плену. «Князь Игорь, бл…» — мелькнула мысль.

— Я знал, Борис, что ты похеришь наши майские соглашения — знал. Ты правильно… тогда… трусил, что твой Коржаков выдаст сам факт тайных переговоров Горбачева и Ельцина, выдаст обязательно, будь спокоен, если не по глупости, так по глубокой пьяни. Но: я дал тебе слово, что твой электорат неприкасаем, что для приличия я выдвигаю Бакатина и Абдулатипова, тогда как ветеранов, коммунистов и шизофреников мы разбавляем Макашовым, Жириновским… Тулеевым, Рыжковым… — но если я, Горбачев, привел тебя во власть, значит, не отнекивайся, надо платить! Сейчас платить, — Горбачев соскочил с подоконника и встал перед Ельциным. — Пришла пора. Думаешь, я не знаю, что Бурбулис перед твоей встречей с Бушем в Норфолке сидел в Штатах целую неделю и уговаривал американцев не мешать развалу Советского Союза?

— Не было этого! — твердо сказал Ельцин.

— Было! — махнул рукой Горбачев. — Ты всегда недооценивал Владимира Крючкова! Он потому и на Форос пошел, что когда Коржаков привозил тебя, пьяного, ко мне на дачу, Бурбулис вовсю шептался с американцами! Крючков решил, это я санкционировал переговоры! А потом начался их торг с тобой, на дерьме-то сметану собрать святое дело… — вот когда, Борис, ты предал Горбачева!

Ельцин молчал. Он действительно ничего не знал о переговорах Бурбулиса.

— И еще учти, — Горбачев взял себя в руки, — если б мне было нужно, я, уж поверь, давно укрепил бы собственную власть.

— С таким… как Шапошников, вы ее укрепите, это факт, — твердо выговорил Ельцин. — Весь мир, я скажу, откроет рты.

— Борис…

— Президент, а… хулиганите, Михаил Сергеевич! — подытожил Ельцин.

Да, конечно: он все уже знал об этой встрече, Шапошников сразу и рассказал, тут же, вот только где у него доказательства?

Президент СССР открыл бутылку с водой и опрокинул ее в стакан.

— Дело, конечно, не мое, — Ельцин прищурился и опять проглотил нижнюю губу, — министр обороны… этот… сейчас, значит, к пресс-конференции готовится. Вот… он изложит, понимаешь, про заговор, какие там… ну условия, что ли, — а мы не вмешиваемся, мы пока подождем…

Горбачев стоял у окна — надменный и красивый.

— Хватит, Борис, не ломай комедию. Ты ж за неделю знал о ГКЧП! Знал, что Горбачева должен был заменить Лукьянов!

Ельцин вздрогнул.

Он всегда боялся Горбачева — всегда. Страх перед Горбачевым был у Ельцина в крови. Даже не перед Горбачевым: перед всей системой. А государственная система может и убить: после Успенских дач, когда Ельцин попал в ловушку и был ужасно избит (там, на даче бывшего министра Башилова, двое мужиков из соседней деревни, мирно выпивавших вместе с сестрой-хозяйкой Ириной, которая так нравилась Ельцину, не только в кровь поколотили будущего Президента Российской Федерации, но и умудрились, алканоиды, устроить ему ледяную ванную); Ельцин запомнил эту ночь на всю свою жизнь.

— Так что о ГКЧП — не надо, — спокойно продолжал Горбачев, — это частушки для бедных! И тут же, значит, ввел в курс Нурсултана Назарбаева. Вспомни, что ты орал ему про Горбачева днем 18-го, причем при всех, потому что выпил крепко… я ж анализировал! Меня… меня ты хотел свалить, только исподтишка, чужими руками, но я о другом: договариваться, договариваться надо. Прямо здесь! Тут! Глаза в глаза! Ты посмотри: страна одна, а Президентов двое, прямо шведская семья какая-то! Давай, значит, без эффектов и абсурда, — давай! Вот ты, Борис, должен знать… кто? Бухарин, что ли, говорил, что Лев Троцкий — Гамлет русской революции?

Ельцин покачнулся.

— Шта?

— Да я философствую… в порядке размышлений, так сказать: Троцкий — Гамлет, Ленин — гений… эпитеты какие, да? Интересно, их жизнь в Кремле тоже, как у нас, не жизнь, а сплошное… я скажу… отравление говном, — ты как считаешь? Ведь проблема за проблемой встает, страна в разносе, мы, значит, взяли лопаты, раскидываем… ты со своей стороны гребешь, я, как могу, со своей… гребем, гребем, и руки, руки друг другу пора бы протянуть, ведь мы ж оба утонем, я раньше, ты следом… — так нет же, сразу выскочит какой-нибудь демократ, проорет там… что-нибудь столкнет нас лбами и обратно всех нас на дно и в говно — нате, жрите!

— В-вот, — Ельцин оживился. — Вы хоть теперь-то поняли, шта… а все эти годы жили… в незнакомой стране?

Горбачев стоял перед Ельциным… — он вдруг как-то очень преданно, почти по-детски, заглянул ему в глаза.

— Я все понял, Борис, этой весной. Никто ж не знал… ты пойми… что такое перестройка, ну никто! Ты, признаю, правильно говорил тогда, правильно боялся… но ведь и прогнило все к чертовой матери, страна дожила свое… — вот такая, я скажу, историческая ситуация. А копнули — тут и понеслось… Обвал в горах.

— Выходит, копать не так надо было, — выдохнул Ельцин.

— Не так, — согласился Горбачев.

Они замолчали.

Ему вдруг показалось, что Ельцину очень нелегко дается этот разговор.

— Вы теперь-то што от меня… хотите?..

— Уважения. Нужен диалог, откровенный диалог. И — гарантии.

— Тогда зачем вам быть Президентом СССР?

— А у меня, согласись, должна быть достойная работа. У меня, Борис, нет заниженной самооценки.

Ельцин покачнулся:

— Работа? После ГКЧП… вашего… республики, особенно мусульмане, бегут из СССР задрав штаны. Они ж не от Москвы, они ж от вас бегут, Михаил Сергеевич! Как черт, я извиняюсь, от ладана.

— Союз, Борис, будет всегда. Перебесятся.

— А дальше — што? Россия затрещит?!

— Россия не развалится. Не этот союз будет, так другой!

Ельцин вскинул глаза:

— Какой другой? Вы там ш-шта, значит, с Бакатиным придумали?

— Мы… мы ничего, — вздрогнул Горбачев. — А что мы можем придумать? Но без Союза никак; Сталин, Борис, не дурак был, хотя Сталина, ты знаешь, я ненавижу, но об этом после. Ты… — Горбачев помедлил, — ты пойми: Президент Ельцин не может быть вором. Я власть не отдам. Значит, Борис Ельцин должен эту власть украсть! Спереть, по-русски говоря… Помнишь, наверное, из истории: царь Борис был такой… тезка твой, он ведь что сделал, как пошел? Мальчишку в Угличе загубил — тем и запомнился. И ты, Борис, тоже, я вижу, не спокоен, хотя, я понимаю, у тебя ж выхода нет, ты ж на большую дорогу сейчас вышел, но это опасно. Это и есть, значит, украсть власть…

«А с ним, между прочим, надо бы заканчивать, — вдруг понял Ельцин. — Снимать с работы. Бурбулис прав: лучше ужасный конец, чем ужас без конца…»