Книга Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

– Не время сейчас старину вспоминать… Тебя арестовать хотят… Но ты не должен винить в том власти. Потому что власть не тот один человек, отдавший приказ схватить тебя. Озлившись на блох, не спали все одеяло… Тут какая-то ошибка. Пока все прояснится, мы с Аширом решили проводить тебя в Бахарден, к одному человеку… Переждешь у него недельку…

– Ты вернешься обратно в Конгур?

– Да. А что? Ашир завтра приедет сюда, чтобы тебя арестовать. Тебя же тут не окажется… Так надо. Понимаешь?

– Я давно разгадал вашу игру. – В голосе Нуры задрожали нотки угрозы. Он, пятясь задом, вышел вон.

Мовлям, теряясь в догадках, сидел спиной к двери, он дожидался, пока вернется Нуры, который, вероятно, хотел поторопить Айгуль или помочь ей, чтобы та поскорее накрыла дастархан для гостя. Что с Нуры? Какая оса его ужалила? Может, он еще раньше узнал о своем аресте и скопил обиду, чтобы излить ее Мовляму? Откуда он мог узнать? Нет, его кто-то обидел, и он, бедняга, не знает, кому довериться.

Дверь с шумом распахнулась. Нуры не вошел, ворвался, словно его сюда не пускали. Если бы в тот миг Мовлям обернулся, то заметил бы, какой мертвенной бледностью покрылось лицо брата, державшего правую руку за спиной.

– Так ты говорил, что самая сладкая дыня шакалу достается? – злорадно спросил Нуры.

Мовлям невольно вздрогнул. Он даже не успел удивиться словам брата, некстати вспомнившего пословицу, и тем более не успел заметить зловещий блеск топора, занесенного над его головой… Миг – и Мовлям повалился на спину.

Нуры затравленно обернулся на безумный крик Айгуль, заставшей мужа за страшным занятием. Топором он остервенело отделял от туловища голову Мовляма.

– Ты трус! – кричала Айгуль. – Ты без чести и сердца… Зверь!

Нуры сорвал со стены винчестер, щелкнул затвором и навел на Айгуль. Она бесстрашно смотрела в его налитые кровью глаза.

– Стреляй, убийца! Чего дрожишь?… Невинную душу загубил… И убил-то как трус. В своем доме… Такому человеку, как ты, надо было изменить… Дура я, дура!.. Ашир! Ашир, где ты?!

Глаза Айгуль были ясные, чистые, и Нуры в тот миг ужаснулся своей роковой ошибке. Но почему она звала Ашира?! Он отбросил в сторону винтовку, протянул руки, пытаясь обнять жену. Она, словно завороженная, не сводила глаз с его окровавленных ладоней, отпрянула, как от зачумленного, и в припадке, подергивая плечами, головой, медленно повалилась на бок. Он поднял ее, бесчувственную, и, потоптавшись на месте, не зная, что делать, положил на пол.

Сев на кошму, словно раздумывая, что предпринять дальше, Нуры вскочил, засуетился, отыскал спрятанные патроны, хорджун, уложил туда голову Мовляма, прихватил винчестер, нож и, переступив через Айгуль, еще не пришедшую в себя, выбежал вон.

Одинокий всадник, не разбирая дороги, мчался по унылой, опаленной солнцем степи. Быстрый конь нес Нуры Курреева от людей, от человеческого жилья в безлюдье, в черные пески, туда, где из голубого марева вставали призрачные сады и дворцы.

Из-за кордона поступило указание англичанина Кейли Джунаид-хану: «Не медлить! Выступать против большевиков!»

– Действовать надо, отец! – резче обычного говорил на совете Эшши. – Время идет, а мы мешкаем. Людей теряем, еще год – и джигиты разбегутся из наших сотен! Одержим в бою победу, и туркмены поднимутся в аулах, легче станет набирать отряды… Гонцы видели за кордоном английских солдат!

– Врут! – закричал Джунаид-хан. – Там их нет. Тебя обманули, сынок! Врут, врут… Мы должны сменить ставку… Только немцы могут нас поддержать.

– Ожиданием мы проигрываем победу! – горячился Эшши. – Нас поддержат, когда мы вступим в борьбу с большевиками!

Теперь, когда заходила речь о борьбе с советской властью, Джунаид больше не раздваивался: да, осенью! Как только родовые вожди дадут знать о готовности, сразу поднимать вооруженный мятеж. Но не одними стратегическими планами была занята голова Джунаида. Его радовало и то, что сыновья переманили Нуры, облапошили Курре, хан ерзал на подушках от удовольствия, как они славно надули сына Ишачка! А вот провал с дискредитацией Ашира Таганова ему не нравился.

– Сын голодранца Тагана, прохвост, оказался не таким уж простофилей, – сердито говорил Эшши-бай. – Ашир-то смекнул, что его обкладывают… Или наши болваны нечисто сработали… Ни вещей, ни золота, ни карты в доме Таганова не нашли. Как в воду канули. Хачли сам обыскивал, допрашивал мать и сестру Ашира. Озлился, чуть не убил старуху, толкнул, ушиб ей руку… Ашир начальству пожаловался. Потаскали Хачли малость… В немилости он сейчас. Хорошо, если не подозревают… На последние две встречи я не пошел. Опасался, что за Хачли могут следить. Связной говорил, что Хачли психовал, из себя выходил, будто бросили мы его на произвол судьбы… Интересовался, когда выступим…

– Это зачем ему? – У Джунаид-хана подозрительно сузились глаза.

Эшши-бай пожал плечами:

– Хачли наш, ему можно верить, отец. Такой большевикам не продастся! Он так им насолил… Разве что к другим переметнется?

– Карту, говоришь, не нашли? А старуха Тагана что?

– Карта как сквозь землю провалилась. Старуха и дочь твердили одно и то же: «Никто не приходил. Ничего не знаем». Я же сам за дверью стоял, когда люди Атда-бая занесли в дом два мешка, один с пшеницей, другой с барахлом… Хачли даже старый платок у Ашира выкрал, золотишко в него завязали.

– Не иначе как перепрятали…

– Хачли всюду обрыскал. Каждую пядь обнюхал, не нашел. Отыскали бы, Аширу – каюк. За решеткой бы он насиделся или к нам бы переметнулся. Тут бы уж ему помогли… Ну ничего, попадется еще Ашир в наш капкан.

Джунаид-хан довольно ухмыльнулся:

– С Нуры у вас складненько получилось. Славно, славно! Маленькая родинка, говоришь, чуть пушком поросшая? Ха-ха-ха… Какую махину взбудоражила. Теперь аул даст нам не десять, а сто всадников!..

От Эшши-бая не ускользнула насмешливая улыбка и младшего брата. Тот на миг представил обнаженную Айгуль, вытянувшееся от похоти лицо Эшши, чуть не ринувшегося на купальщицу, но промолчал. Джунаид-хан по-своему понял скрестившиеся взгляды братьев: пора женить Эймира. Поди, гложет сына по ночам тоска по женской ласке. Да разве в такой сумятице оженишь? Проклятая жизнь! Все на конях да по пескам… А так – лишь бы женить, привести в юрту самку – Джунаид-хан не хотел. Ведь Эймир-бай не сын какого-нибудь новоиспеченного юзбаша без роду и племени, а отпрыск самого хана! Ему пристало и свадьбу достойную сыграть, и невесту голубых кровей сыскать.

В последние дни Джунаид-хан редко показывался на людях, старался действовать через сыновей и юзбашей…

Чем ближе становился день вооруженного мятежа, тем большая тревога охватывала хана. Порой ему казалось, что вся эта затея, на которую его подбивали англичане, которая брала свое начало еще с тех бесед со спесивым главой британской военной миссии Маллесоном, с начальником контрразведки Тигом Джонсом, которых сменил Лоуренс, объявившийся нежданно в Кабуле, – вся эта сложная возня обречена… Но Джунаид-хан понимал и то, что он уже был не волен что-либо изменить в ходе событий. У него есть два выхода: сложить оружие и сдаться большевикам, на что он никогда не пойдет, или кинуться на большевиков всеми наличными саблями… А там что будет… Минуло три с лишним года, как он тщательно, втайне вел подготовку к мятежу, не терял время даром. Беда только в том, что и большевики не зевали.