Книга Кэндлстон - пожиратель света - Брайан Дэвис

Свет Бонни затуманился, а затем вспыхнул, как неоновая реклама.

— Я вам не верю. Эшли рассказала бы мне. Она бы от меня не скрыла.

Свет Девина покрылся рябью, расходящейся от центра к краям, как круги на воде от брошенного камня.

— Эшли не знала, — ответил он. — Гений она или не гений, но одурачить ее не труднее, чем тебя. Мы с доктором Коннером использовали ее в своих интересах, и я говорил с ними за твою мать с тех пор, как она выбралась отсюда. Доктор Коннер был в курсе с самого начала, но Эшли приходилось обманывать. Вряд ли она согласилась бы помогать нам, если бы узнала, чем мы занимаемся.

— Нет, не согласилась бы. Вот этому я верю.

Девин ярко вспыхнул, стрелы электрических разрядов прошили его с головы до пят.

— Поверь мне, ведьма. Я тебе это говорю, потому что хочу, чтобы ты вернулась и забрала меня с собой. Как только ты выйдешь, я расскажу тебе, где твоя мать. Она жива и здорова.

Придвинувшись ближе к расщелине, Бонни заметила, что чернота в глубине меняет свой оттенок, по дну тянется какая-то серая полоса.

Девин продолжал мягче и вкрадчивей:

— Кэндлстон до сих пор находится на пьедестале, так что если ты решишься нырнуть, то попадешь прямо в восстановительный процесс. — Девин начал удаляться. — Ну, я пошел. А ты поторапливайся. Твоя мать недолго раздумывала. Она ненавидит темноту.

Несколько мгновений спустя он исчез, растворился во тьме быстрее, чем Бонни могла себе вообразить. Неужели тут есть скрытые ходы или ниши, где он может прятаться?

Бонни медленно приближалась к серой полосе, заглядывая в разлом с зазубренными краями. В глубине была пропасть, по стеклянному дну которой струился поток мягкого белого света. Сверху он походил на глубокую реку, текущую средь берегов мирной долины, но она не могла видеть, что там дальше по течению.

Она почувствовала притяжение, словно светопоглощающие силы кэндлстона нарастали в его нижних слоях. Если она спустится ниже, то, возможно, ей никогда больше не подняться обратно. Она заново промотала в голове объяснения охотника, соединяя вместе каналы передвижения внутри кэндлстона и представляя себе этот световой поток в виде выхода наружу.

Когда все ее чувства сосредоточились на этой пропасти, она услышала далекие смутные голоса. Хотя она не различала слов, она чувствовала их скорбный и жалостный тон, словно это стонали привидения в каменных лабиринтах. Ах, если бы понять, что они говорят. Зовут ли они ее? Или предостерегают?

Она подалась назад, обратно в черноту, чтобы немного передохнуть и успокоить свое бешено пульсирующее тело. Резкий контраст ее света и обступающей тьмы потрясал.

Когда-то давно, когда ей приходилось часто переезжать из дома в дом, она плакала по ночам, тревожась о том, что принесет ей грядущий день. Каждую ночь темнота окутывала ее покровом печали, но с восходом солнца вспыхивала новая надежда. Свет нового дня был ее правдой. А если она слышала слова поддержки, то для нее это было как луч солнца, который показывал, что все не так плохо, как кажется.

Она снова заглянула в пропасть и прислушалась. Сухие и жуткие голоса слились в один хор. По мере того как они крепли, она услышала знакомый призыв, тот самый, что неотступно преследовал ее в Западной Вирджинии. Ее звали по имени, как, бывало, звала ее мама летними вечерами.

— Мама, мама! — закричала она. — Это ты?

Лишь скорбный вой был ей ответом.

Бонни подалась прочь от расщелины. Ее светлое пятно скукожилось, тьма поглотила края ее тела. Теперь, когда она плакала, позволяя темной скорби пробираться в смущенную душу, ее энергия уменьшалась, словно ее по кусочкам поглощал некий черный хищник.

— Мама, — плакала она, — где ты? — Ее страдающая душа дрожала, трепещущий свет слабел с каждым ударом пульса. Бонни плакала, изливая в темноту свои мучительные мысли. Тьма пожирала ее рассудок. Бонни стало страшно. Если дальше так пойдет, она совсем исчезнет и не сможет помочь маме. Стараясь отбросить дурные предчувствия, она взбодрилась и запела, посылая в темноту дрожащие вспышки света:

Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

Взойду ли на небо, Ты там. сойду ли в преисподнюю, и там Ты.

Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря:

И там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя.

Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью».

Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет.

И с каждым словом, с каждой фразой правды свет Бонни стал разрастаться, проясняя ее сознание и освежая душу. Когда она закончила петь, тьма отступила, точно раненая тень, и впервые она смогла что-то разглядеть вокруг, как будто ее собственное тело, наконец, осветило темный каменный чертог. Затем как будто кто-то шепнул ей на ухо: «Всякий, кто от истины, слушает гласа Моего».

Голос был ласковый, чистый и тихий, как голос доброго друга.

Но вдруг ей припомнился и вновь заскрежетал в голове точно отбойный молоток, голос убийцы: «Она ненавидит темноту».

Когда все стихло, Бонни задумалась. Она ненавидит темноту? Но это неправда. Мама любила выключать свет и рассказывать мне сказки в полной темноте.

Снова глянув в пролом, она увидела целый новый мир. На берегу реки копошилась масса каких-то призрачных фигур, едва различимых, но она все же сумела разглядеть в их чертах выражение печали, сожаления, раскаяния, боли от навсегда упущенных возможностей. И это люди? Похоже, каждое из этих привидений в этой богом забытой пропасти было душой, запертой в ловушке небытия.

Бонни отскочила к дальней стене своей кристаллической тюрьмы. Так вот чего хотел убийца — чтобы она бросилась в этот ад. Но что же случилось с мамой? Неужели Девин ее одурачил? Неужели она среди этих несчастных страждущих душ?

Казалось, выхода нет совсем. Если даже Карен снова нырнет в кэндлстон, то, как сказала Эшли, она войдет вне фазы. Чтобы успешно рыскать в этой темнице, нужен был носитель драконьей крови. И Бонни знала, кто этот носитель.

Настало время молитвы. Свет правды придал ей новые силы, и она знала, что ее лучший друг нуждается в обретении таких же сил. Настала пора помолиться о Билли.

14

В красном свете

Машина мчалась вперед, Билли трясло и швыряло в холодном багажнике. Ему удалось перевернуться на бок, и он стал пальцами ощупывать стальные внутренности багажника, ища у себя за спиной что-нибудь острое, чтобы разрезать клейкую ленту, стягивающую запястья. Но с каждым движением пальцев лента лишь сильнее впивалась в руки. Он был очень зол и чувствовал в желудке закипающий гнев. Плюхнувшись на живот, он прижался щекой к грубому, воняющему бензином коврику.

О’кей, остыну пока. Не стоит в самом деле тут искрить. Не все так уж плохо. Я сжег себе всю глотку и мог бы захлебнуться кровью, но не захлебнулся, и это хорошо. Кляп разодрал мне рот и губы, но я его обслюнявил, и он, кажется, начинает скользить.