Книга Ищите кота - Наталья Нестерова

– Примерно так. Хотя сравнение с собакой мне не очень нравится.

– Да он пес гулящий! Маня, а Ольга не придуривается? Может, это фантастическая игра на грани фола?

– Нет, Ольга не актриса.

– Тогда она сделана из мрамора, если не сказать – железобетона. Каменная баба. И ты ее жалеешь. Вот! Поняла, почему с Ольгой дружишь. Как со слепой, милость к инвалидам.

– Заблуждаешься. Я не оказываю милость Ольге, просто дружу с ней. Каменная она? Возможно. Точило-точило море камень, а он в гальку превратился и только красивее стал.

– Ты все время меня поправляешь, к каждому слову придираешься.

– Больше некому, я отдуваюсь. Ты Ольгу слепой назвала, а сама? Будто дальтоник – черное и белое. Чтобы оттенки заметить, тебе года, десятилетия требуются.

– Ой, вы все такие радужные! А я в черно-белом свете?

– «Мы все» – это твоя мама и я. Тети не стало, приходится мне окуляры тебе подкручивать. Не злись, пожалуйста! Когда ты вспыхиваешь, начинаешь говорить бог знает что. А потом терзаешься. Попей еще чайку?

– Наливай.

Сдерживая гнев, я глотала травяной чай, не чувствуя его вкуса.

– Маня?

– Да?

– О чем мы спорим?

– Пытаемся понять, почему Ольга вызывает у тебя активную неприязнь. А мне с ней легко, и тетя к ней хорошо относилась. Иными словами: мы говорим о тебе.

– Обо мне?

– Конечно. Разве не ясно?

– Допустим. Но поясни мне! Что в Ольге вас привлекает?

– Искренность чувств. Никаких двойных стандартов, интриганства, вранья. Живет как поет. Всегда что на сердце, то и на языке.

– С языка у нее льется бесконечный поток обвинений и претензий мужу и дочерям.

– А девочки замечательные.

– Мне постоянно приводят Ольгиных дочерей в качестве аргумента.

– Ты знаешь более убедительный аргумент в защиту хорошей семьи, чем славные дети?

– Но ты-то не пилишь дочь с утра до вечера, и я не собираюсь воспитывать сына на упреках. Не спешим брать на вооружение тактику великого педагога Ольги.

– Каждой семье – свое. Помнишь, бабушка говорила: всяк молодец на свой образец. Неужели тебе не ясно, почему Ольга так ведет себя?

– Совершенно не ясно.

– А кто у нас умный? – хитренько спросила Маша. – Кто у нас скромный? Кто ничтоже сумняшеся вешает на людей бирки и еще вслух поясняет значение надписей?

– Признаю критику. Такая вот я, рыба с вилкой.

– Кто-кто?

– Ольга меня назвала рыбой с вилкой. Даже не с трезубцем.

– Не могла Ольга, – уверенно помотала Маша головой, – выдать подобное сравнение. Ольга не злая, да и образное мышление у нее отсутствует. Это ты, как водится, слова из речи выхватила и приписала человеку то, что он отродясь не думал произнести. Я иду чайник подогреть, – поднялась Маша. – А ты задачку решай, Кобалевская!

В детстве я мечтала стать великим математиком. Женщиной-математиком, как Софья Ковалевская. Фамилию кумира перепутала и твердила: «Буду как Кобалевская». Мама и Маняша, поначалу недоумевавшие – кто такая Кобалевская? – потом уличили в ошибке. И если требовалось меня приструнить, говорили тихо: «Опять Кобалевская полезла».

– Сдаюсь! – подняла я руки, когда сестра принесла чайник. – Решение не найдено.

– Все очень просто, Настя. Все сложное – просто.

– Только не дави меня софизмами!

– Ольга боится сглазить, поэтому ругает детей и мужа. Знаешь, как подходят в коляске, в которой лежит младенец, и, чтоб не сглазить, плюют через плечо и говорят, что ребенок противненький. При этом улыбаются, всячески показывают, что дитя – прекрасное. У Ольги страх сглазить, накаркать беду разросся до гигантских размеров. Она такая – ни в чем удержу не знает.

– Гипертрофированное язычество.

– Можно и так сказать.

– Глупость и мракобесие!

– Настя! Если ты не смогла решить задачку, это еще не значит, что условия формулировали дураки. – Маша впервые за вечер повысила голос. – С чего ты взяла, что у Ольги проблемная семья, что у них разлад?

– У них – сказка! – Я не заметила, как, вторя сестре, тоже заговорила на повышенных тонах. – Идиллия! Муж гуляет направо и налево, дети, заходя в туалет, нос зажимают. Мамочка только и знает, что жаловаться. Это счастье?

– Да! – твердо сказала Маша. – Это их личное счастье. Потому что универсального счастья не бывает, только личное. В лотерею выигрывают, и то каждый радуется совпавшим потребностям – одному утюг необходим, другому холодильник позарез.

– Можно деньгами взять. Главное – выиграть.

– Ольга выиграла.

– А я?

– Ты брусничное варенье не попробовала.

– Машка, не юли!

– Отступление по теме, иллюстрация из прошлого.

– Валяй. Любите вы с мамой давить меня житейской мудростью.

Я поймала себя на том, что не в первый раз объединяю умершую маму и здравствующую сестру. Но Маша не обижалась, а мне доставляло удовольствие говорить о маме в настоящем времени.

– Ехала в поезде из Москвы, с зимних каникул, десятый класс, – рассказывала Маша. – В купе еще трое военных, форма зеленая, но работниками МВД были, как я поняла. Не милицейская форма, понимаешь? А просто военная.

– Цвет формы имеет значение?

– Не имеет. Просто я не знала, что в МВД есть люди, по-другому одетые. Я на верхней полке лежала, они внизу распивали и разговаривали. Тетя, когда провожала и увидела, что с военными поеду, обрадовалась.

– Они к тебе приставали? – Я похолодела.

– Что ты! Просто пили и беседовали. Настя! Ты хочешь быстро и ясно: икс, плюс игрек, минус зэт… Суть тебе подавай. Но мы, не Ковалевские, так не можем.

– Извини, рассказывай.

Про себя я с благодарностью отметила: Маша сказала Ковалевская, а не Кобалевская.

Машка лежала на верхней полке, закатившись к стенке. Внизу выпивали мужчины в военной форме. Они называли себя комиссарами. А были политработниками – второе Машкино откровение: мужественное слово «комиссар» обозначало – «политработник», как «сельхозработник». Одни пашут на ниве, на колхозном поле, другие – бороздят мозги, выходит. Комиссары-замполиты ехали с совещания, проводившегося в Москве. На какое-то время Маша, обдумывая новые понятия, отключилась от разговора. Снова прислушалась, когда кто-то из них повысил голос:

– Привожу пример. Замначальника колонии привозит жену. Божий одуванчик, Золушка, из кружев сделана. И она ему! Все знают! Каждое утро поднос в кровать. На подносе – чашка кофе, пончик или там горячий бутерброд. И вазочка! Обязательно маленькая вазочка, в которой цветок. Специально на подоконнике выращивала, каждый день розочку в вазочку. Розочку – в вазочку! На подносик, в постельку. Этому хрену, который до свадьбы не поимел только семидесятилетнюю тещу начальника. И после женитьбы! Регулярно в госпиталь бегал, когда сестричек на практику прислали. А она ему: розочку – в вазочку!