Книга Ищите кота - Наталья Нестерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Настена? Дрожишь, замерзла? – спросил Леша.
Мне показалось, что он захотел высвободить руку, на которую я опиралась, обнять меня за плечи, согреть. Но вовремя вспомнил, что сзади идет жена, только накрыл другой рукой и крепче прижал к себе.
– Почему ты с ней живешь? – спросила я.
Можно не удивляться моему вопросу: несколько последних часов я только и делала, что лезла в чужую жизнь.
– С этой брюзжащей мымрой? – продолжала я.
– Настя, не надо! – Леша слегка нажал на мою руку. – Ольга – жена. Точка. На кого ее брошу? А девчонки? Они у меня замечательные, жалко, что ты не познакомилась. Сочувствуешь мне?
– Невольно.
– Зря.
И не поднимая лица, я знала, что он сейчас улыбается, привычно, рефлекторно, обаятельно.
– Лешка, ты мне казался простым как валенок. Но сейчас я не понимаю тебя. Утаптываешься в землю под каблуком у постылой жены.
Он тихо рассмеялся:
– Настя! Ты хорошая, нормальная, теплая. А тогда, раньше, была сухой и твердой, как указка. Первая учительница в школе, – хмыкнул он, вспоминая детские страхи, – указку из рук не выпускала. Я отчаянно боялся указки, она мне казалась волшебной палочкой злой колдуньи.
– И меня тогда, пятнадцать лет назад, боялся?
– Нет. Я и помню-то тебя смутно. Только впечатление: указка, но без ядовитого наполнения. Не обижайся! – спохватился Леша.
– Кто обижается на впечатление, произведенное в прошлом столетии?
– В этом ответе – ты вся.
– То есть?
– Не могу пояснить, словарный запас не позволяет. Но вообще-то мы говорили обо мне, несчастном.
– А ты полностью благополучен? – ухмыльнулась я.
– Полностью только пациенты сумасшедшего дома счастливы, и то после лекарств. У меня все в порядке, на всех фронтах успешные наступления.
Он называет «успешным наступлением» свою вялую оборону от натиска жены?
– Лешка! – догадалась я. – У тебя есть другая женщина!
– Ничего тебе не говорил, – не без бахвальства ответил он.
– Которая боготворит тебя? Для нее ты – царь, бог и воинский начальник? Как Ольга в молодости? И давно связь? И не первая, поди?
– Много будешь знать, – его улыбка перешла в самодовольный смешок.
– Ларчик просто открывался.
– Что? – не понял Леша.
От моего минутного влечения к нему не осталось и следа. Дамский угодник! Козел на капустных грядках. Лешка, конечно, без труда находил… чего там «находил», сами в руки шли – одинокие женщины, которые влюблялись в него без памяти. А чего не влюбиться? Красивый, непьющий, мужественный и нежный одновременно – гремучая смесь для женской души. Гад и сволочь! Любовницы его, поведясь на Лешину якобыслабость, думали, что оторвут его от семьи, получат в личное долговременное пользование. Дуры! Он к Ольге намертво приклеен. Хотя ее заслуга только в том, что первой на пути встретилась.
– Настя, какой «ларчик»? – повторил Леша.
– Который сундук с шутихами.
– Что? – снова не понял Леша.
– А тебе Ольгу не жаль? – резко спросила я.
– Только что ты называла ее мымрой, – напомнил Леша.
В голосе его прорезалась досада. Половой признак: мальчики, юноши, мужчины не любят, когда им тычут в лицо справедливой критикой, когда напоминают о дурных поступках. Чтобы сносно существовать, мужчина должен внутренне уважать себя более, чем уважают его окружающие. Даже мой сын, неправильно решив уравнение, пыхтит: «Я только знак перепутал, а так – все правильно».
– Предательством смываешь унижения в семье, зализываешь раны на стороне? – спросила я, оставив без внимания Лешин упрек.
Ответа я не получила – мы подошли к Машиному дому.
Элементарная вежливость диктовала, что Ольгу и Лешу с дочерями следовало пригласить в Москву. Девочки – пожалуйста. Но терпеть бесконечные жалобы Ольги? Или смотреть на физиономию доморощенного Казановы?
Если моя деликатность хромала, то у Ольги отсутствовала напрочь.
– Выберемся к тебе обязательно, – пообещала Ольга. – Давно я в Москве не была.
– Конечно, – без энтузиазма отозвалась я. – Показать девочкам столицу.
Мы попрощались, вошли в подъезд. Поднявшись на два этажа, в окно на лестничной площадке я увидела удаляющиеся фигуры Ольги и Леши. Он обнимал ее за плечи, она держалась за его талию – сладкая парочка, да и только.
У Ольги мы от чая отказались, пили его с Маняшей дома. Сестра заварила какие-то травки, угощала меня чудными вареньями и желе собственного производства – из брусники, черники, голубики, костяники.
– Наверное, мама была права, – сказала я.
Маша кивнула.
– Соглашаешься, даже не зная, о чем речь, – попеняла я.
– О чем угодно. Рано или поздно ты всегда приходишь к мысли, что мама пыталась донести до тебя истину, а ты ершилась.
– Мне ужасно не хватает мамы.
– А мне тети. Что на сей раз до тебя дошло?
– Когда Ольга в первый раз к нам приехала, паразитирующая влюбленная грезиетка! Мама сказала, что я ей завидую. Было обидно до слез. Тупой неряхе завидую я, вся из себя умная и правильная. А на самом деле, не отдавая себе отчет, я желала влюбиться с той же силой, что парализовала Ольгу. Страсть как безумство, помешательство, перечеркивание правил, устоев, морали – огонь души. Не случилось. Да и к лучшему. Что мы имеем на месте вулкана любви Ольги и Леши? Не лаву застывшую – увековеченный памятник великого счастья, а зловонное болото, к которому противно приближаться.
– Преувеличиваешь. Они, слава богу, не померли на пике своей любви, чтобы остаться в вечной памяти. Ромео и Джульетта, проживи вмести десять, двадцать, тридцать лет, неизвестно, какими эпитетами обменивались бы.
– Хочешь сказать, чем выше градус любви, тем ниже и больнее падение? Хотя синяков на Ольге я не заметила.
– Не слишком верь, когда Ольга клянет мужа.
– Маня, ты знаешь, что Лешка изменяет Ольге?
– Все знают.
– Даже так? – поразилась я. – Выходит, Ольга поедом ест мужа, вымещая боль измены?
– Как раз Ольга в полном неведении.
– Не поверю, что не нашлось доброй, в кавычках, души, которая не посчитала бы нужным раскрыть Ольге глаза.
– Периодически пытаются раскрыть.
– И что?
– Ольга не верит. Домой придет и Леше говорит: «Мне тут намекали, что ты с Анькой Павловой шуры-муры крутишь. Куда тебе, недотепа!»
– А он улыбается своей фирменной улыбочкой, – предположила я, – мотает головой и смотрит верным псом, хоть и беспородным, к собачьим выставкам не допущенным, зато своим и преданным.