Книга Смерть и немного любви - Александра Маринина

Она зажмурилась и выпила. Через пару минут ей показалось,что стало легче. Ну что она, в самом-то деле, как маленькая. Надо – значит,надо.

– Пойдемте, Паша, – сказала она, тяжело поднимаясьсо стула.

На этот раз она продержалась дольше. Они успели почтиполностью подтянуть клеенку под расползающееся, желеобразное черно-зеленоемесиво, когда у нее закружилась голова и она почувствовала, что еще секунда – иупадет в обморок. Павел заметил, что она резко побледнела, выпрямился и успелподхватить ее.

– Тихо, тихо, – приговаривал он, обнимая ВероникуМатвеевну и осторожно выводя ее из квартиры. – Все хорошо, сейчас мы свами посидим, отдохнем, уже немножко осталось. Вы такая молодец, вы такаямужественная, я таких женщин еще не встречал. Вот так, сидите, отдыхайте.

Он снова налил ей водки и протянул стакан.

– Наверное, не нужно, – неуверенно произнеслаТурбина. – Все равно никакого эффекта нет, только добро переводить.

– Это вам кажется, – с улыбкой возразилПавел. – Просто вы вся на нервах, поэтому не чувствуете. Если бы эффектане было, вы бы не смогли сделать то, что сделали. Давайте, для храбрости.

Она покорно выпила водку, которая уже не жгла горло и неказалась противной.

Наконец останки Григория Филипповича были собраны на большуюклеенку. Они с Павлом взяли ее за концы, приподняли и положили на разложенныена полу носилки.

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул санитар,скрепляя сверху свободные концы клеенки, – самое страшное позади. Теперьснести вниз в машину – и порядок.

Он выглянул на лестничную клетку, где, кроме угрюмогосержанта, осталось только двое самых стойких соседей-мужчин, для которыхлюбопытство к чужой смерти оказалось сильнее отвращения перед трупным запахом.

– Мужики, спуститесь вниз, позовите водителя, скажите,нести надо, – попросил Павел.

Через несколько минут на лестнице послышались шаги водителя.Не дойдя двух пролетов до квартиры, он остановился. По доносящимся звукам сталопонятно, что его рвет. Запах был очень сильным.

– Так, – уныло произнес санитар, – и этот намне помощник. Придется нам с вами вместе нести.

Турбина тихо заплакала. Она уже снова сидела на своей кухнеи с облегчением успела подумать, что все кончилось.

– Ну, Вероника Матвеевна, миленькая, – взмолилсяПавел, – сделайте последнее усилие. Вы же видите, как все получается. Людиже не железные. Это я привычный, а с них-то какой спрос.

– Я тоже не железная, – всхлипывала она. – Ябольше не могу, оставьте меня в покое, несите сами как хотите. Я туда не пойду.

Павел молча стоял рядом с ней, и вид у него был совершеннорастерянный. Турбиной стало его жалко. В самом деле, он-то чем виноват, что таквсе вышло? Он был к ней так внимателен, а она бросает его в последний момент.

– Ладно, я помогу.

Она вытерла слезы, налила себе еще водки, выпила. Теперьможно идти.

– Вы идите впереди, – предусмотрительно сказалсанитар, когда они подошли к носилкам, – чтобы вам не смотреть.

Она благодарно кивнула. Медленно, осторожно, глядя под ноги,они снесли останки с третьего этажа на улицу и засунули носилки в машину.Хлопнула задняя дверца.

– Ну вот, теперь все, – облегченно вздохнулПавел. – Спасибо вам, Вероника Матвеевна. Вы необыкновенная женщина.

Она молча повернулась и ушла в дом. Разговаривать сил небыло. От непереносимого запаха челюсти свело так, что, казалось, она уженикогда не сможет разжать зубы. Увидела на столе в кухне бутылку, водки в нейоставалось на донышке, буквально на два глотка. Она машинально подумала, чтовыпила всю бутылку одна, Павел наливал себе всего один раз и совсем немного.Плохо отдавая себе отчет в своих действиях, она взяла бутылку в руки и допилаостатки спиртного прямо из горлышка. Ей казалось, что опьянение так и ненаступило.

Вероника Матвеевна пошла в ванную, включила воду погорячее истала исступленно тереть себя мочалкой, то и дело поливая ее густым ароматнымнемецким «Бадузаном». Наконец она решила, что избавилась от прилипшего к нейзапаха. Вытерлась толстым махровым полотенцем и легла в постель. Но уснуть немогла. Перед глазами вставали отвратительные картины всего того, что ейпришлось пережить сегодня.

Она проворочалась с боку на бок до вечера, потом все-такивстала. Начало сказываться действие выпитой водки, и ей стало немного легче.Она попробовала приготовить себе что-нибудь на ужин, но от запаха еды еезатошнило. Она села за кухонный стол и впала в тупое оцепенение, из которого еевывел звонок в дверь. На пороге стоял Павел.

– Добрый вечер, – смущенно улыбнулся он. –Извините, что потревожил. Я зашел узнать, как вы себя чувствуете. Вы были такаябледная, когда я уезжал.

Она почему-то обрадовалась ему. После такого страшного дняодиночество казалось ей невыносимым. Мысль о том, чтобы разделить его ссанитаром из морга, ее не коробила. Он такой славный и так внимательно к нейотнесся.

– Вы ели что-нибудь? – заботливо спросил он, сноваоказавшись в ее большой красивой квартире.

– Пробовала, – призналась она. – Неполучается.

– Это не годится. Нужно поесть обязательно, вы же целыйдень на нервах.

– Кусок в горло не лезет.

– А вы не обращайте внимания, – весело посоветовалПавел. – Он не лезет – а вы его проталкивайте. Нужно еще выпить.

– Да куда мне, что вы. Я и так целую бутылку сегодняуговорила.

– Ну и что? Раз не берет – нужно добавить. Давайтевместе поужинаем, я вам компанию составлю, чтобы не скучно было. И выпьемвместе, помянем покойника.

Это было бесцеремонно, но в тот момент Веронике Матвеевнетак не показалось. Она была рада ему. Быстро приготовила ужин, стараясь необращать внимания на то и дело подкатывающую тошноту, накрыла на стол, досталаеще одну бутылку водки. И даже не заметила, как они ее выпили. Напряжениепонемногу спадало, по телу разливалось блаженное тепло, сегодняшние событияказались какими-то далекими, будто и не с ней все это было, а просто кто-торассказал.

– Как у вас хорошо, – вздыхал Павел, – книги,картины. Богато живете. Все детям останется.

Ее это не коробило, сейчас она готова была всех любить ивсем прощать.

– У меня нет детей. Я живу одна.

– Что, и мужа нет? И родителей? – удивленновыспрашивал Павел.

– Нет никого. Родители умерли, а замужем я вообще небыла.

– Ну надо же, – недоуменно качал онголовой. – Такое богатство – и никому не достанется. Обидно.

Он ходил по комнатам, рассматривал картины, восхищеннохмыкал, а она шла следом за ним и с гордостью рассказывала о том, что вот этукартину купил еще ее дед на аукционе в Париже, а эту ему подарил сам автор, авот эти два портрета – ее бабки и отца – были написаны специально по заказу, забольшие деньги. У нее стали слипаться глаза, одолевала усталость, но Павел всене уходил, и ей, честно говоря, и не хотелось, чтобы он ушел. Дальше все былосмутно…