Книга Римский Лабиринт - Олег Жиганков

— Прости меня, Адриан, если сделала тебе больно, — попросила Анна.

— Больно? — он внимательно посмотрел на неё. — Да, немножко больно… Но это ничего. Эта боль — как от электрического дефибриллятора. Но я всё ещё рассчитываю на местную анестезию.

— И что может послужить ею?

— Я принял удар на свои уста, оберегая твои от неудобства, — сказал Адриан.

Несколько мгновений они молча смотрели в глаза друг другу, а потом Анна приблизилась к нему, закрыла глаза и поцеловала. Когда их губы встретились, перед Анной как будто мелькнул образ другого Адриана — какого, она не успела рассмотреть. Но сердце её забилось чаще. Она сделала шаг назад.

— Спасибо! — тихо и вполне серьёзно произнёс Адриан. — У меня совсем не осталось боли! Кстати, — добавил он, — когда ты собираешься его мне представить?

— Откуда ты знаешь, что я собираюсь… хочу это сделать? — удивлённо спросила Анна.

— Ты сказала мне об этом своим поцелуем. Приводи его в любое время. Будет интересно познакомиться. Кто же он, если не секрет?

— Семинарист. Будущий священник.

Адриан с любопытством посмотрел на неё.

— «Веселись, юноша, в юности твоей, но помни, что за всё надо будет дать ответ», — процитировал он. — Так, кажется, пишет премудрый Екклесиаст?..

…Тем вечером она снова подошла к окну своей комнаты и посмотрела на парящий в ночном воздухе купол собора Святого Петра. Она подумала, что, наверное, миллионы и миллионы верующих со всего мира желали бы сейчас быть там, где она сегодня побывала, и видеть то, что она видела.

«Но что это значит — верить в Бога? Неужели вера может согревать, утешать? — размышляла Анна. — Как бы, интересно, всё было, если бы я верила? Неужели мне стало бы спокойнее, увереннее, веселей? „Опиум для народа“, — горько улыбнулась она, вспоминая слова Карла Маркса о религии. — Мне бы сейчас не помешал такой опиум».

Глава 23. В которой Пьетро Ангелериус навсегда оставляет свой дом и пускается в дальнее путешествие

То, что я знаю о небесных науках и Священном Писании, я выучил в лесах и полях. У меня не было других учителей, кроме дубов и берёз.

Бернар Клервоский (1091–1153)

1227, 19 августа, Абруццо

Неспешным шагом, прощаясь с родной землёй, Пьетро прошёл за окраину деревни, через небольшую рощу, где ему было знакомо каждое дерево, под гору, к церкви Святого Луки, в которой восемнадцать лет назад он был крещён. Оттуда зашагал в гору, в сторону необитаемых лесов и холмов, где, несмотря на запрет господ, крестьяне охотились на зайцев и кабанов.

В тот день Пьетро навсегда покидал родной дом. Он не уходил «в мир» — в город, в столпотворение грязных узких улиц, на которых иногда даже двум пешеходам было нелегко разойтись. За всю жизнь Пьетро побывал в Изернии лишь дважды, посещая своих братьев и сестёр, которые перебрались в город и нашли работу в ремесленной мастерской. Они были хорошими работниками, и их семьи достаточно прочно стояли на ногах. Но не к этой жизни стремился Пьетро — он уходил из мира, чтобы отдать свою жизнь служению Богу.

Поднявшись на холм, Пьетро в последний раз оглянулся на родную деревню и через прохладный утренний воздух, слегка тронутый дымкой тумана, увидел фигуры трёх женщин, стоящих возле дома, — его мать и двух сестёр. Одна из сестёр была старше его — старая дева, которую замуж уже никто не возьмёт. Другая была на два года младше его, и её шансы выйти замуж тоже таяли с каждым летом. Старшая сестра хотела уйти в монастырь, но, так как она не могла принести с собой ни денег, ни земель, её не приняли.

«Что ж, — думал Пьетро, — на всё воля Божья. Кто-то ведь должен остаться, заботиться о матери». Сам Пьетро был уверен, что его в монастырь примут — в это верила и мать, да и все, знавшие его. Пьетро помахал женщинам в последний раз и, чтобы не искушаться, поспешно смахнул слезу и шагнул в сторону леса.

Птичий хор с зелёных деревьев прославлял Творца своим радостным пением, которое позднее, с приходом зноя дня, несколько стихло, уступая место стрекотанью, жужжанью и шороху насекомых в мягкой ароматной траве. Молодое, сильное тело Пьетро наслаждалось каждым движением, каждым шагом, вздохом, взглядом, звуком.

«Я дивно устроен», — вспомнил Пьетро слова псалмопевца. В эту минуту он совсем забыл о том, что лицо его было обезображено глубоким шрамом. Никто не видел его сейчас — никто, кроме его Небесного Отца. А Пьетро знал, что Бог любит его таким, какой он есть. В Его глазах Пьетро чувствовал себя совершенным. Да и всё вокруг него было прекрасно, отражало великолепие Божьего творения, без всяких ещё признаков людского вмешательства. Он шёл по окраине леса, и слева от него простирались сочные луга, плавно переходящие в холмы и возвышенности, заросшие лесом, а справа стеной стояли толстые стволы деревьев.

Пьетро шёл в сторону аббатства, которое располагалось на расстоянии дневного пути от их деревни. Уже несколько лет Пьетро мечтал попасть туда, оказаться среди монахов, среди людей, которые, как и он, полюбили Господа всем умом, и всею душою, и всем помышлением. Как нуждался он в такой компании! Как стремилась душа его к ученичеству, к новым знаниям о Боге и мире. И обрести эти знания можно было лишь в одном месте — в монастыре. Его примут — он был уверен в этом. И тогда он познает, что такое братская любовь!

Во второй половине дня зной заставил умолкнуть даже насекомых в траве, и великая, омытая ярким солнечным светом тишина снизошла на горячий летний полдень. Пьетро никогда ещё не заходил так далеко от дома, и места эти ему были неизвестны. Жили ли в окрестностях люди? Он не знал этого. Никаких признаков жилья видно не было. Всё кругом него было тихо, пустынно, первобытно. Когда он стал подниматься на очередной холм, то услышал высоко над головой крик жаворонка. Пьетро остановился и стал высматривать птицу в высоком синем небе, но так и не смог увидеть — солнце светило слишком ярко.

Воздух, настоянный на травах и солнечном сиянии, проникал Пьетро в самое сердце. Стоя с задранной кверху головой, всматриваясь ввысь, Пьетро ощутил в воздухе незнакомые прежде, тревожные и манящие ароматы — он не знал, что это ветер доносит до него свежесть далёких снежных гор и привкус солёного моря. Растущее в груди чувство радости и благодарности полностью завладело им, и он упал на землю, в прах, из которого был создан и в который однажды ему суждено будет возвратиться. Всё вокруг, казалось, было исполнено совершенной, гармоничной простотой и свободой. Тёплая земля издавала сильный, здоровый запах жизни, травинки щекотали ему лицо, солнышко ласкало затылок. Подступал момент глубинной радости, ликования — подчинения высшим силам, полной зависимости от Сотворившего это поле, лес, землю и всё, что наполняло её, и даже его, Пьетро, разумную душу.

«Спасибо Тебе, — плакал Пьетро от счастья, — что Ты создал меня, создал эти поля, леса, это солнце, этот мир! Какой он чудесный, какой удивительный и прекрасный! Но сколь прекрасней его Ты, Сотворивший всё, — Ты, Чей Ангел явился мне в ночи, озарив меня светом слаще солнечного. Спасибо, что создал меня, малого и слабого, но способного дышать, ходить, думать и даже познавать Тебя! За что такая любовь ко мне? За что такое расположение?»