Книга Ересь - С. Дж Пэррис

Тихо клацнула задвижка, и передо мной вновь предстал Годвин. Он прикрыл за собой дверь, остановился и покачал головой будто в такт каким-то своим мыслям.

— Простите, что бросил вас одного, доктор Бруно. Ректор Андерхилл решил срочно обсудить, какие из книг Роджера Мерсера должны быть переданы в наше собрание. Вам удалось найти то, что вы искали? — любезно уточнил он.

— Боюсь, мастер Годвин, до ваших книг добрались крысы, — прошептал я, жестом поманив его к себе.

Я раскрыл книгу на испорченной странице и предъявил ее библиотекарю. С минуту он постоял, ошеломленный, переводя взгляд с книги на меня и обратно, затем осознал катастрофу, и ярость исказила его лицо.

— Кто?! Кто посмел?! — заорал он и вдруг оглянулся через плечо, словно испугался, что нас могут подслушать. — Как вы об этом узнали?

— Листок с вырезанными строчками вчера ночью подсунули мне под дверь.

— Но зачем? — Годвин вытаращился на меня как на опасного безумца.

— Прочтите то, что осталось, — шепнул я.

Он поднес книгу ближе к глазам и бегло просмотрел страницу, а когда вновь поднял глаза на меня, было очевидно, что библиотекарь потрясен до глубины души.

— Игнатий, — прошептал он. — Я — пшеница Господня… Как там дальше, я в точности не помню, но как раз эти слова и вырезали, верно? Там было что-то о хищниках, о зубах хищников.

Я кивнул. Годвин снова заглянул в книгу и медленно выдохнул.

— Вот, значит, что. Думаете, это как-то связано со смертью Роджера?

— Думаю, что именно на эту мысль и хотел навести меня тот, кто послал мне эти строки.

Годвин закрыл книгу и нахмурился, глубокие морщины избороздили его лоб.

— Извините за вопрос, доктор Бруно, но почему он обратился именно к вам?

Я помедлил, прикидывая, что можно открыть этому человеку, а о чем лучше умолчать.

— Дело в том, что я одним из первых был вчера утром в саду, когда на доктора Мерсера напала собака. — Я еще более понизил голос, так что лишь стоя вплотную ко мне Годвин мог разобрать слова. — И то, что я обнаружил в саду, натолкнуло меня на мысль, что смерть Мерсера не была случайной.

Годвин широко раскрыл глаза.

— Но ведь говорили, что калитку забыли запереть, и бродячий пес зашел…

— Да, ваши коллеги не пожелали принять мою версию. А кто-то, напротив, решил укрепить меня в убеждении, что смерть была не только не случайной, но продуманной и спланированной. — Я кивком указал на книгу, которую Годвин все еще держал в руках.

Библиотекарь зачем-то внимательно осмотрел переплет — так, словно сама книга могла заговорить и объяснить, что происходит. Затем взгляд его вновь обратился ко мне.

— По вашему мнению, кто-то хочет дать понять, что Роджер мученик?

— Не знаю, — честно признался я. — Но этот кто-то старается привлечь мое внимание к очевидному сходству между его смертью и смертью Игнатия. Хотя непонятно, для чего превращать доктора Мерсера в мученика?

Мой шепот повис в воздухе. Годвин молча смотрел на меня.

— Не знаю, — повторил он вслед за мной и покачал головой.

— Кто имеет доступ к книгам в дальней комнате? — спросил я.

— У каждого члена колледжа есть ключ от библиотеки, но прежде, чем вынести книгу из хранилища, необходимо обязательно предупредить меня и расписаться в тетради. Студенты пользуются библиотекой только в моем присутствии, и я должен следить за ними, но… но я не всегда так уж бдителен, — огорченно признался он. — Порой мне бывает нужно отлучиться, и, если тут сидят два-три студента и работают, зачем же я буду отрывать их и выгонять из читальни? Украсть книгу кто-нибудь из них на глазах у товарищей вряд ли смог бы, да и за библиотекой присматривают в мое отсутствие.

— Похоже, кто-то злоупотребил вашим доверием, — заметил я.

Лицо Годвина вновь омрачилось — он уже думал не о загадочной смерти коллеги, а только о вандализме, учиненном в его владениях.

— Но вчера я сидел тут до без пятнадцати пять, а затем запер дверь и вместе со студентами, которые сидели в читальне, отправился на диспут.

— А до этого ни разу не отлучались?

— Вы задаете вопросы, доктор Бруно, прямо как настоящий следователь. — Годвин выдавил из себя усмешку, но глаза его смотрели настороженно. — Наверное, я пару раз отлучился по нужде, хотя в точности не помню. Однако отлучался я совсем ненадолго, за это время такое, — он стукнул кулаком по злосчастному Фоксу, — не сотворишь. Очень уж аккуратно вырезаны строчки, а если бы злоумышленник торопился да поглядывал через плечо, у него бы рука дрогнула.

— Пожалуй, — согласился я. — Но ведь кто-то мог зайти, пока вы были на диспуте?

— Как я уже говорил, ключи есть у всех членов колледжа, а они все присутствовали на диспуте. — Но тут взгляд его метнулся в сторону.

Все, кроме Джеймса Ковердейла, подумал я, но он-то как раз всеми силами отводил меня от подозрений насчет убийства.

— И больше ни у кого ключа нет?

— Только у ректора. И… да, конечно… — Он осекся.

— У кого? — не отставал я.

— Иногда мистрис София пользуется ключом своего отца, — произнес библиотекарь, прикрыв рот рукой, как будто собирался кашлянуть. — Она воображает себя студентом не хуже иных прочих, а ректор ей в этом потакает. Наверное, из-за того, что он потерял сына. Впрочем, это не мое дело, — добавил он, покачав головой. — Я бы, будь у меня дочь, не распускал ее так, ибо женский ум не предназначен для учения. Я давно уже опасаюсь за ее здоровье. Хорошо еще, что девушке разрешается находиться здесь лишь в те часы, когда нет студентов, иначе они все собрались бы вокруг нее, точно мартовские коты, а такого в своей библиотеке я не допущу, доктор Бруно, ни за что не допущу. Так что пусть уж лучше она открывает дверь своим ключом, когда молодые люди уходят на лекции.

— Значит, она бывает в библиотеке и в ваше отсутствие?

— Наверное, — отвечал Годвин; это явно не от него зависело. — Раз уж отец ей позволяет, что я могу поделать? По крайней мере, книги-то она воровать не станет.

Воровать не станет, подумал я, но ведь могла она прийти сюда вчера вечером, зная, что все члены колледжа ушли на диспут и раньше чем через час не вернутся?

Накануне я пытался расспросить ее насчет цитаты из Фокса, а она и глазом не моргнула, но ведь это еще не доказательство. С другой стороны, зачем бы София стала посылать мне анонимное письмо, а затем притворяться, будто ничего не знает, когда у нее была возможность обсудить все со мной наедине? Тот, кто подсунул листок под дверь, старался не выдать себя. Как бы скудны ни были предоставленные сведения, информатор желал остаться неизвестным. Возможно ли, чтобы София кого-то подозревала, но не могла открыто заявить о своих подозрениях? Что, если она подозревает родного отца?