Книга Аутодафе - Александр Щеголев

Вот и сидел Суббота Осорьин по прозвищу Осетр со стародавним дружком своим Гаврилой Ртищевым в пытошной – к этому редко пустовавшему заведению своей волей кто ж приблизится? Потрескивала лучина в каганце. Баклага с винным зельем – добрым, немецкой очистки – медленно пустела. Застарелый, въевшийся запах крови и нечистот терзал ноздри – собеседники не замечали, привыкли.

Говорил в основном Ртищев – наболело:

– Все мы псы государевы, но Леонид самый смердящий и мерзопакостный. Потерял разум последний от жадности. Слыхали на Москве, как он софийских дьяков на правеж выставлял?

Осетр покачал головой. Он прибыл вчера с особым поручением царя и разминулся в пути с последними новгородскими новостями.

Ртищев пояснил:

– Собрал всех на двор владычный, кровопивец, ризы ободрал прилюдно, ни на седины, ни на заслуги не взираючи. По полтине с головы потребовал – не ходят, дескать, в церквы к началу службы… А владычные ярыжки стараться рады – всех батогами язвили, пока последний не заплатил.

– Ехидна трупоедная, – согласно кивнул Суббота.

За речи свои оба могли угодить в эту же самую пытошную избу, но уже в качестве клиентов заплечных дел мастеров. Ибо адресатом тех слов был владыка Леонид, архиепископ Новгородский.

Но ирония ситуации состояла в том, что именно Гавриле Ртищеву и его кромешникам надлежало следить за тем, чтобы не звучало хулы в адрес архиепископа. Ибо руководил Гаврила новгородской Святой Расправой, ведающей сыском по всем богопротивным делам.

Леонид был поставлен Иоанном Васильевичем взамен убиенного Пимена – как еще одна кара ненавистному городу. И бывший архимандрит кремлевского Пудового монастыря старался как мог. Новгород и пятины стоном стонали от притеснений нового архипастыря – поведанные Ртищевым беды софийских дьяков не шли в сравнение с тем, что творили с мирянами по приказу владыки. Стонали, но терпели. Славу Расправа заслужила жутковатую…

– Тягловые людишки вконец обнищали, – продолжал обличать Ртищев, – многие с сумой пошли, кто остался – Юрьева дня ждет, как Второго пришествия… Но ему, кровопивцу, неймется – все недоимки за старые годы велел собрать в одно лето. А потом с кого брать будем? Когда народец по зиме повымрет да поразбежится?

Помолчал, приложился к баклаге, продолжил:

– Или вот ежели холопы боярские али дворянские тягот не снесли, за кистени взялись да в лес подались – так они по Разбойному Приказу числятся. А ежели владычные али монастырские – так по Расправе. Ртищев, дескать, недоглядел…

– Даже теляте, допрежь как под нож пустить, на лугу травки пощипать дают, – подтвердил Осетр. – И овце остриженной завсегда время надобно, чтобы новую шерсть отрастить…

И тут же Суббота перевел разговор в практическую плоскость:

– Может, владыка-то того… преставится во сне Божьей волею? А потом холопов его теремных в пытошную – сами же и сознаются, как подушкой спящего удавили. Али кары небесной стесняешься? Малюта, вон, самого митрополита этак же приголубил – и ни грома ему с небесей, ни молнии…

Ртищев вздохнул с нешуточным сожалением.

– Времена другие были, Субботушка… Наши времена. Ныне же с холопов владычных не мы – земцы спрос держать будут. А затем и я на лавку эту лягу…

Он похлопал ладонью по предмету меблировки, служившему им сиденьем, – бурое от въевшейся крови дерево, сыромятные привязные ремни, наружные края досок неровные, волнистые, изъязвленные сотнями и тысячами ударов кнута…

Помолчали.

Затем Ртищев спросил:

– Тебя-то по какому делу государь прислал? Ужели мы измену в Новограде просмотрели?

Осетр покачал головой:

– Жениться вдругорядь государь надумал… Смотрины на два месяца затянулись, во всех видах суженую приглядывал… Да и мы не в накладе остались – кои девы царю не показались, слугам верным жаловал. Не везти ж обратно?

И Осетр молодецки подкрутил длинный ус – носил он их на польский манер, оставляя подбородок бритым, кромешникам такое позволялось…

– Из чьих царицка новая будет? – спросил Ртищев без всякого почтения.

– Худородная, из Собакиных.

– Тьфу! – кратко прокомментировал Гаврила. – А с наших-то палестин что потребовалось? Гол и нищ Господин Великий Новгород, жирок токма у медведей в лесу остался да у Леонида, борова ненасытного…

– Медведи и нужны. Плясовые да со скоморохами. На Москве своих-то и не осталось – какие сдохли, каких государь в потешных боях извел. Ватаги две-три нужны для пира свадебного, а с Белой Руси не выписать, сам ведаешь – который год с Литвой замириться не можем… Пособишь?

– Людей в помощь дам. Да только и у нас медвежьих вожатых не осталось – народец всех кошек с голодухи сожрал, где уж зверя этакого пропитать… Подале езжай, в Тотьму или Вагу – их государь из-под Леонида под вологодского епископа переверстал, хоть как-то людишки там дышат… Может, и найдешь кого.

На том и порешили. Через два дня Суббота Осетр двинулся во главе отряда кромешников дальше на север…

* * *

Про второе свое задание Осетр так и не сказал старинному приятелю. Про заказ, полученный от придворного лекаря, немца Бомелея. Тому для знахарских дел тоже потребовалась пара живых медведей, да не каких-либо – непременно сморгонских.

Поди сыщи таких ныне…

А еще просил Бомелей привезти старух-ведуний, которые, был отчего-то уверен знахарь, непременно при тех медведях окажутся… Хорошие деньги сулил немчура. Причем, странное дело, ни имен, ни где искать тех ведуний, не знал. А вот внешность описал в подробностях, будто сам где-то видывал… Загадка.

И попахивало явственно от той загадки запашком горелой людской плоти, прямо как от сруба-кострища… Суббота знал, что Расправа давно точит зубы на доктора Бомелея. Соратники Гаврилы иначе как «волхвом Елисеем» и не зовут немца. А волхвам на Святой Руси одна дорога – на костер.

Осетр и сам был не против такого исхода – нечего заниматься рядом с государем волхованием да чернокнижием непонятным, добром не кончится… Но пусть сначала немчура расплатится.

Потому и не сказал ничего Гавриле Тем более что ходили по Москве и Александровской Слободе[8]слухи, что между приезжим немцем и Леонидом согласие самое сердечное. А Ртищев любому поводу рад будет, лишь бы до шеи архиепископской добраться..

* * *

Осетр уехал и пропал. Обещал вернуться через неделю, много через две – месяц уж на исходе, а он словно в воду канул.

Ртищев недоумевал: с огнем играет дружок, этак-то волю государеву исполняючи… Ладно, хоть пришла со Слободы весть, что свадьба откладывается – невеста занедужила. Гаврила от надежных людей знал и подробности: ровнехонько в тот день, как объявил царь свой выбор, его избранница Марфа Собакина —молодая, крепкая девка, кровь с молоком – начала сохнуть; не обошлось без сглаза или порчи, дело ясное, и Святая Расправа начала уже розыск…