Книга В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев

видя противника за высоким гаоляном, подходившим почти вплоть к деревне.

Выйдя на открытое место, инсарские роты залегли в 100 шагах от позиции противника и в свою очередь открыли огонь. Выждав время, когда неприятельский огонь несколько стих, командир батальона подал сигнал атаки, который с первого раза принят не был. По повторенному сигналу части 5, 6 и 8‑й рот поднялись в атаку и заняли деревню, выбив противника.

Как только была занята ротами инсарцев деревня Цышань, противник открыл по ней сильнейший огонь ружейный и шрапнельный, вынудивший инсарские роты, по приказанию командира батальона, очистить эту деревню, отступив на подходившие части Псковского полка[25].

Начальник отряда, наблюдая с рассвета к стороне 17‑го армейского корпуса, но не получая оттуда никаких сведений, постепенно пришел к заключению, что Нежинская высота и окрестные деревни находятся в руках японцев; в то же время ружейный и артиллерийский огонь в районе расположения 17‑го армейского корпуса усиливался, у японцев стали заметны оживленная деятельность и передвижения войсковых колонн; бой, начавшийся в районе Сахутуня, убедил генерал-майора Орлова в том, что неприятель атакует генерала Бильдерлинга; поэтому он решил перейти в наступление по направлению на сопку с соском (Нежинская высота), что, в сущности, не противоречило инструкциям штаба армии и согласовалось с приказаниями командира 17‑го армейского корпуса.

Ввиду этого генерал-майор Орлов посредством записок, через ординарцев и словесно, между 8½ и 9 час. утра, отдал распоряжение о переходе в наступление.

Тронулись вперед батальоны Инсарского полка, а вслед за ними вытянулся и мой полк. Через полчаса вся колонна наша, двигавшаяся по узкой пешеходной дороге, точно потонула в гаоляновом море. Мы видели только небо над нашими головами и необозримое море качающихся головок гаоляна.

Тем временем все явственнее и сильнее доносилась канонада со стороны Сахутуня, где, по-видимому, кипел жестокий бой. Необходимо было торопиться, а тут как раз Инсарский полк почему-то остановился, заставив и нас остановиться. Я несколько раз напоминал командиру Инсарского полка через своего полкового адъютанта о необходимости двигаться скорей и безостановочно и, не получив удовлетворительного ответа, скомандовал своей колонне двинуться напролом – через инсаровцев и через гаолян. Через ¼ часа мы уже обогнули голову колонны Инсарского полка, который стоял у окраины деревни, привалив около колодца. Встретивший меня здесь командир этого полка полковник Л-м заявил мне, что он остановился, не зная дороги на Сахутунь, но двинется вслед за моей колонной. Не знал и я дороги на Сахутунь: мы двигались по компасу, держа направление на юго-запад.

Не успели мы пройти и ½ версты от колонны инсаровцев, как попали под шрапнельный огонь японцев, поражавший нашу колонну во фланг. В это же время мы наткнулись в гаоляне на отступавшие на нас некоторые роты Инсарского полка, занимавшие, по-видимому, дер. Цышань. Встреченный мною здесь штаб-офицер этого полка обратился ко мне за помощью, указывая, где засели японцы. Нельзя было пройти мимо и не оказать поддержки своим; тем более что нельзя было продолжать движение фланговым маршем, выставляя под шрапнельный огонь свою колонну во всю ее длину. Надо было повернуть ее лицом к противнику и развернуть боевой порядок. Таким образом наше движение на Сахутунь отступило куда-то на задний план.

Я выдвинул в боевую позицию 1‑й батальон, дав ему направление правым плечом вперед, и начали энергично наступать под жестоким огнем артиллерийским и ружейным, стремясь охватить то место, где, как нам указывали отступившие инсарцы, засели японцы. Не было никакой возможности ориентироваться в этом проклятом гаоляне. Трудно было определить даже направление – откуда в нас стреляют: мы двигались как в беспросветном лесу, видя лишь, как падают наши убитые и раненые под характерным свистом и шелестом пуль, прорезывающих гаоляновые стебли, как казалось, по всем направлениям. Да и действительно нас поражали и с фронта, и с левого фланга, чему имеется у меня документальное доказательство: ружейной пулей пробило у меня переднюю луку седла слева направо в то время, когда я двигался за фронтом нашей цепи. Это была удачная «рана» – взяла бы пуля на полдюйма вправо, и я получил бы смертельную рану в живот. Меня ссадили с лошади, сидя на которой я мог хоть что-нибудь видеть на поверхности гаолянового океана, но зато и представлял собою кой-какую цель. Спешившись, я убедился, что мы двигаемся и действуем совершенно вслепую: офицеры уверяют, что в нас стреляют будто бы наши же…

Двигаясь за цепью, в гаоляне, я наткнулся на группу деревьев и невысокий могильный холмик среди них, который давал хоть некоторый кругозор.

Тут же укрылась немного от губительного огня 5‑я рота, служившая ближайшей поддержкой для боевой части; остальным двум ротам 2‑го батальона я указал стать около нашей полубатареи, которая направилась среди гаоляна искать себе «позицию».

Нам казалось, что все спасение теперь в артиллерии: нас бьют перекрестным ружейным и пулеметным огнем, на который мы отвечать не можем, потому что из винтовки по закрытым целям можно стрелять лишь наугад, а современная скорострельная пушка может стрелять со дна гаоляна. К счастью, мне сообщили, что около ½ версты от нас направляется куда-то вся 26‑я артиллерийская бригада. Я послал туда полкового адъютанта, а затем сам бросился туда вскачь, упросить дать мне одну батарею. Благодаря отзывчивости командира бригады мне недолго пришлось просить и мне предоставлена была 5‑я батарея, которая сейчас же отделилась и направилась на позицию около дер. Таяпу.

Но какую позицию найдешь на дне морском, когда глаза точно залеплены и ничего кругом не видишь, кроме гаоляновых стеблей и гаоляновых макушек!.. Строго говоря, для нынешней артиллерии, действующей по невидимым целям, нет лучше позиции, чем гаоляновое поле, которое наилучшим образом маскирует расположение батареи; но при этом необходим наблюдательный пункт для батарейного командира, который должен направлять и корректировать стрельбу. А тут ничего кругом – ровная поверхность гаолянового поля, на дне которого батарейный командир беспомощно барахтается вместе со своей батареей.

Я ухватился поэтому за могильный холмик, с которого глазам моим представились все характерные особенности нынешних полей сражения: я находился в самом омуте боя, среди моих боевых цепей. Жестокий кровопролитный бой кипит несомненно кругом меня; это видно хотя бы потому, что смерть – лютая смерть – косит направо и налево. Меня самого смерть коснулась уже не раз в эти часы своим зловещим крылом, проносясь постоянно мимо меня, задев и седло, и лошадь; куда ни посмотришь около себя – видишь кругом кровь, страдания и смерть. А между тем – обозреваю глазом это поле смерти и поражает эта пустынность, эта наружная, чисто могильная тишина,