Книга Улица Пратер - Жужа Кантор

границы. Возможно, к вечеру уже вернусь или, самое позднее, завтра утром.

Мама была так всем перепугана, что и не удерживала меня. Просила только быть осторожнее и обязательно возвращаться.

Я набросил на плечи пальто и сказал Денешу:

— Пошли. Этот парень — Йошка Петри. Считай, что это он помог нам выбраться тогда с крыши. Если бы не он, загорали бы мы там и по сей день. Так что теперь и ты ему помоги.

Денеш рот разинул от удивления. Даже его мясистый нос, казалось, выражал это удивление и почтительность к Йошке.

— Ежели понадобится — сам на руках понесу!

Мы подхватили Йошку под руки и осторожно зашагали с ним по галерее. С нашей помощью он передвигался совсем легко и быстро. А на кухне, у окна, стояла мама и отчаянным, полным тревоги взглядом смотрела нам вслед.

11

Когда я вспоминаю этот путь, он и по сей день кажется мне каким-то странным и запутанным сном. События перепутались в моей памяти.

Когда мы взобрались в кузов, грузовик уже был порядком набит. Но и потом, пока добрались до Венского шоссе, к нам все время еще кто-нибудь подсаживался. Водитель, не долго торгуясь, совал в карман плату за провоз и велел очередному пассажиру лезть наверх.

На шоссе царило оживление. Мчались «собственники», «санитарки» с красными крестами, просто грузовики. А кое-где и пешеходы отважно шагали в сторону границы. Очень быстро наша колымага обрела вид пештского трамвая — «шестерки» в часы «пик»: представители довольно пестрого общества сидели так тесно, что буквально яблоку негде было упасть; несколько горластых ребятишек, которых пытались утихомирить их предки; двое старичков-супругов, беспрестанно успокаивавших друг друга, что нечего, мол, бояться; молоденькие девчонки с рюкзаками, ну и парни моего возраста. Слушая их разговоры, я понял, что пассажиров грузовика в основном движет на Запад страх. Страх всевозможного рода: больше всего перед мятежниками, а у самих мятежников — перед грядущим возмездием, евреи боялись погромов, остальные — просто новых беспорядков. Те, что помоложе, беззаботно болтали, беспрестанно курили и делали вид, что эта поездка для них не больше, чем обычная загородная прогулка. Засунув руки в карманы, они равнодушно поглядывали на проносящиеся мимо нас села, и в их взгляде чувствовалась какая-то заносчивая самоуверенность: а ну, посмотрим, чего стоит этот хваленый большой свет?

Грузовик подпрыгивал на ухабах, швыряя друг на друга пассажиров. Те визжали, смеялись, вопили, родители то и дело принимались утешать своих сонливых, хнычущих чад, а старушке вдруг отчего-то стало так плохо, что пришлось из-за нее остановиться. Шофер ругался и уже хотел ссадить супругов в следующей же деревне, но старик уговорил его не делать этого, так как им обязательно нужно в Австрию, куда, по слухам, бежала их единственная дочь. А им так нужно найти ее!

Километров за восемь до границы грузовик остановился.

В общем-то, до границы было рукой подать, но нам посоветовали кружной путь, по тайным тропам и рассеченным оврагами склонам холмов, через лес и через речку. Йошка собрал все свои силы, но он уже больше просто не мог. Поначалу ребята помогали нам, потом один за другим исчезли. Бросил нас и Денеш, позабыв уже о своем обещании. Вскоре нас обогнали и старики и многодетные родители. Начало смеркаться.

Я попытался нести Йошку на спине, но чуть не упал под такой ношей и оставил эту затею. Мы отдохнули, прошли еще немного, снова присели передохнуть. Я все время успокаивал, подбадривал его: не к спеху, за нами же никто не гонится, часом раньше, часом позже, но придем! На наше счастье, вблизи какого-то хутора мы повстречали одну старушку крестьянку, она сжалилась над нами. Нашла нам какую-то не то тележку, не то старую детскую коляску, она и сама уж не помнит, что это было раньше. Колеса у этого сооружения страшно скрипели, и одно то и дело слетало. Но в конце концов я его укрепил.

Я усадил в тележку Йошку и потащил ее по непролазной ноябрьской грязи. А тут еще дождь зарядил; пока мы до Рабцы добрались, промокли до нитки. По пояс вброд переправлялись через речку. Холодно, но я порядком вспотел. А когда мы решили, что вконец заблудились, оказалось, что мы уже давно за границей.

Своих спутников встретили: они сидели на поляне, сушили одежду, приводили себя в порядок.

Было уже около полуночи. Мы промерзли. Чтобы согреться, развели костер. Трепетало пламя, мерцали огоньки сигарет, и ярко-ярко блестели Йошкины глаза, полные благодарности и надежды. Йошка ничего не говорил, только сжимал мою руку.

Я обвел взглядом этот промокший, продрогший, притихший кочевой табор, собиравшийся отправиться навстречу новой жизни. Малыши спали на руках у матерей, супруги-старички, понурив головы, смотрели на огонь костра, молодежь тихо перешептывалась: ни визга девчонок, ни мужских грубоватых анекдотов. Даже Денеш помалкивал.

Было очень тихо, над головами небо — без звезд. Мне припомнилась одна старинная песня, ее иногда напевала мама: «Покинул край родимый…»[9]

Но сейчас ни мне, ни кому другому и в голову не пришло бы запеть, даже потихоньку, себе под нос. Странное, гнетущее состояние. Но вот кто-то встал и подал сигнал отправляться дальше. Потушили костер, все стали собираться. Я подошел к Денешу и попросил его присмотреть за Йошкой, но не так, как до сих пор, а по-честному и благородному. Я бы сам помог ему, но мне ведь нужно возвращаться.

Денеш растроганно обнял меня, похлопал по плечу и пообещал сделать все. Но я хоть и знал, что обещание его вполне искреннее, все равно не очень верил в него. Поэтому у меня сердце заныло, когда я простился с Йошкой и они двинулись снова в путь. Маленькую тележку они бросили: Йошка божился, что теперь-то уж, отдохнув, он и сам одолеет дорогу пешком. Некоторое время я еще видел их, но вскоре они потонули во мгле, и последний звук их голосов растворился в ночи. Это был голос Йошки, крикнувшего мне напоследок:

— Прощай,