Книга Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

подтверждает свой вассальный статус по отношению к королю Арагона Альфонсо I Воителю (1064–1094). В старокастильской же «Первой всеобщей хронике» (где соответствующий эпизод приводится в дословном переводе) латинское «manu & ore hominium» передается как «pleito e omenaie»[560].

В тот же период в «Семи Партидах» короля Альфонсо X Мудрого (1252–1284) распределение придворных должностей предстает как пожалование феодов в классическом смысле этого понятия. Соответствующая церемония, как и за Пиренеями, включает три основных элемента оформления вассального контракта: «el de immixtio manuum», клятву вассальной верности (знаменитое «fois» французских текстов) и инвеституру (в данном случае в качестве ее объектов выступают символы, соответствующие каждой конкретной должности)[561]. Наконец, следует учесть и тот факт, что в текстах интересующего нас периода выделяется в качестве отдельной традиционная для «Испаний» форма вассального контракта (besamanos), оформление которой сопровождалось ритуальным поцелуем руки сеньора и которая, по меньшей мере с XII в., сосуществовала с феодальным «hominium» классического типа: так, уже упоминавшийся Р. Хименес де Рада использует в соответствующем случае выражение mos Hispanus[562].

«Партиды» фиксируют принципиальное отличие существа двух форм соглашений: в интерпретации кастильского законодателя кастильский оммаж (homenaje) трактуется как прямой аналог французского «тесного оммажа» (hommage lige), предназначенный для фиксации обязательств наиболее прочным образом. В этом смысле вполне естественно и то, что тот же законодатель предписывает использование оммажа-«homenaje» не только для скрепления вассальных обязательств в их классическом виде, но и для наиболее важных обязательств иного рода — «todos los otros pleytos et posturas que los homes ponen etre sí con entención de complirlas»[563]. И мы знаем, что эта норма действовала: в нарративных текстах того времени она упоминается неоднократно[564]. Особую роль института оммажа подчеркивает тот факт, что фиксируемые с его помощью личные (даже невассальные) обязательства носили наследственный характер и не подлежали разрыву. Если же они все-таки нарушались, это обрекало нарушителя на бесчестье и каралось как особо тяжкое преступление. Поэтому лица, принесшие оммаж, стремились к максимально четкому соблюдению если не духа, то буквы взятых на себя обязательств, не желая быть обвиненными в клятвопреступлении[565].

Однако, как уже говорилось, «immixtio manuum» не было единственным правовым инструментом, использовавшимся для оформления отношений вассалитета знати по отношению к королю. Гораздо чаще хронисты подразумевали под словами «homagium»-«omenage» традиционную для Леона и Кастилии форму вассального контракта, включавшую ритуал поцелуя правой руки (или обеих рук) сеньора[566]. Выполняя ту же функцию, что и оммаж запиренейского образца, «испанский обычай» (mos Hispanus, costumbre de Espanna) был крайне широко распространен на рубеже XIII–XIV вв. и сохранялся, по меньшей мере, до начала эпохи Трастамара. Фиксировавшиеся таким образом обязательства сторон не носили наследственного характера и прекращались со смертью сеньора (в том числе короля). Соответственно, каждый новый монарх — сеньор по рождению — должен был оформлять их вновь. Как правило, в каждом конкретном случае за принесением оммажа (непосредственно или через представителя) следовала передача вассалу его же собственных владений. Однако, будучи полученными «de manu regis», они приобретали иное правовое качество, поскольку являлись вознаграждением за службу уже новому сеньору[567].

По содержанию все эти владения (или, точнее, держания — honores, tenentiae, tenençias) являлись не чем иным, как властью над конкретными замками и укрепленными городами, т. е. феодами. Однако термин «феод» (feudum, feudo) употреблялся крайне редко, поскольку держания не были пожизненными. Хронисты считали даже необходимым пояснять читателям и слушателям значение термина «феод» в узкотехническом смысле[568]. Тем не менее, вне всякого сомнения, означенные держания вполне соответствовали феодальным принципам организации власти. Во-первых, «испанский обычай» при всей своей оригинальности несомненно имел четко выраженный личный характер. Во-вторых, тот же оттенок личных отношений носил и акт передачи держания «de manu regis», прямое следствие вассальных обязательств.

Наконец, в строгом соответствии с нормами феодального права концепция сеньории по рождению предполагала раздробленность властных прерогатив, т. е. явление, отраженное в куэльярской грамоте 1264 г. через понятия «рог naturaleza» и «рог sennorio». Король никогда не уступал всей своей власти над конкретной территорией. Передавая ее в качестве держания, сеньор по рождению всегда сохранял за собой часть властных прерогатив. Спектр последних определялся в каждом конкретном случае. Однако существовали и общие принципы феодального права, которые нашли отражение в тексте «Старого фуэро Кастилии».

Созданное в середине XIV в. (1356 г.), оно вобрало значительный пласт феодальных обычаев предшествующей эпохи, которые в эпоху рецепции «jus commune» были приведены в систему и встроены в иерархию источников королевского права, зафиксированную «Постановлением в Алькала» (1348 г.)[569]. Касаясь концепции королевской сеньории с рождения, фуэро признавало за королем в качестве неотъемлемых три основных права. Во-первых, это право на взимание главного военного платежа — фонсадеры (fonsadera), который вытекал из королевской монополии на призыв ополчения королевства (fonsado). Он вносился лицами, несшими военные повинности, но не участвовавшими в конкретной военной экспедиции. Во-вторых, это особый королевский сбор (moneda forera), взимаемый во исполнение монополии на чеканку монеты. В-третьих, янтар (yantar) — кормовые деньги, платеж, известный еще в XI в. и заменявший обязанность обеспечения монарха, его ближайших родственников и людей всем необходимым во время постоя, если они останавливались в городе[570].

Куэльярские акты подтверждают действенность этих законодательных норм. Обращаясь к консехо напрямую, через голову сеньоров, короли активно востребовали обязательства, связанные с указанными правами, и крайне редко освобождали от их исполнения. Реально соответствующие платежи собирались арендаторами-откупщиками, действовавшими в качестве представителей сеньора по рождению.

Уступка любого из трех неотъемлемых королевских прав знати происходила только в исключительных случаях и обусловливалась экстраординарными обстоятельствами. Куэльярские документы сообщают лишь об одном таком исключении, совпавшем с периодом малолетства Фернандо IV (1295–1312). Пришедший к власти десятилетним, король оказался под влиянием могущественных магнатов, оспаривавших друг у друга право опекунства, — вдовствующей королевы Марии де Молины, инфантов дона Энрике и дона Хуана Мануэля (знаменитого не только своими литературно-философскими трудами, но и политическими интригами), дона Диего Лопеса де Аро, сеньора Бискайи и некоторых других. Король-ребенок не контролировал значительную часть своих владений. Ордонансы кортесов, состоявшихся в марте 1297 г. в Куэльяре, рисуют тягостную картину безвластия: знать не желала возвращать королю замки и города и не признавала его сеньориальных прав[571].

В этой ситуации магнаты существенно поживились за счет короны, не пощадив и неотъемлемых прерогатив монарха. Однако, достигнув совершеннолетия и укрепив свои позиции благодаря удачному династическому браку (1302 г.), Фернандо IV постепенно восстановил свою власть. 1304 год стал переломным: были урегулированы отношения с Гранадой и Арагоном, а главные противники короля из числа кастильских грандов либо умерли, либо отказались