Книга Британские церкви во второй половине XIX – первой четверти XXI века: социальный и исламский вызовы - Галина Сергеевна Остапенко

class="empty-line"/>

Предвыборный 2014 г. ознаменовался выходом Британии из самого глубокого за послевоенный период экономического кризиса. В июле-сентябре 2014 г. подъем экономики Британии в годовом выражении составил 3 %, в то время как в странах еврозоны этот показатель равнялся 0,2 %. Уровень безработицы Королевства, рассчитанный по методике Международной организации труда, снизился до 6,0 %[441]. Все это оказывало влияние на снижение социальной напряженности в британском обществе, что затрагивало и иммигрантов.

Менее успешно для коалиции решалась проблема по укреплению британской государственности. Принципиальное значение в этой области имели конституционные реформы лейбористского правительства, принятые в конце 1990-х гг.: Шотландия получила собственный парламент, Уэльс и Северная Ирландия – Ассамблеи. Англия, имевшая на своей территории 4/5 населения Соединенного Королевства и являвшаяся фактически лидером четырех «внутренних» наций, осталась в проигрыше. Впрочем, процесс федерализации на данном этапе не остановился.

В сентябре 2014 г. в Шотландии прошел референдум, в ходе которого ее граждане решали вопрос – должен ли регион остаться в составе Соединенного Королевства или же стать независимым государством. За сохранение единства страны проголосовало 55,3 % жителей региона. Шотландии были обещаны новые элементы суверенитета. Инициатор референдума – левоцентристская по своей идеологии Шотландская национальная партия (ШНП) – не отказалась от своего намерения, а ее роль в деятельности не только шотландского, но и британского парламентов становилась все более весомой[442]. Среди прочих вопросов – вопрос об интеграции мусульман – оставался в сфере внимания ШНП. Обратимся в связи с этим к положению мусульман в самой Шотландии.

Согласно переписи 2011 г., мусульманская диаспора насчитывала 77 тыс. человек и составляла 1,4 % от населения Шотландии. Почти 70 % служителей Аллаха сконцентрированы в четырех городах региона: Глазго (42 %), Эдинбурге (16 %), Абердине (6 %) и Данди. Здесь же действуют более 30 мечетей. Большая часть переселенцев – выходцы из Пакистана, Бангладеш, арабских и африканских стран. Сложности адаптации на новой родине способствовали размыванию этнических особенностей. По числу членов мусульманская диаспора занимает третье место среди религиозных общин, вслед за пресвитерианской и англиканской.

Исследования, проведенные в регионе, свидетельствовали о том, что меньшее число мусульман, а отсюда и меньшая угроза исламского терроризма в дополнение к гостеприимству и общительности, характерными для шотландского населения, сделали интеграцию приезжих в общественную жизнь Шотландии более легкой, чем это происходило в Англии.

Не случайно опись 2011 г. показывает, что 24 % шотландских мусульман чувствуют себя шотландцами, в то время как только 14 % английских мусульман ощущают себя англичанами. При этом привязанность к новой родине значительно больше у мусульман – выходцев из Пакистана, чем у их единоверцев, прибывших из арабских стран[443].

Большая часть мусульман, обосновавшихся в Шотландии, выступают за независимость региона. Но есть среди них и сторонники единения с Англией. Учитывая это и стараясь предотвратить раскол в мусульманской общине, генеральный секретарь Мусульманского совета Шотландии Шуджа Шафи призвал своих единоверцев уважать мнение друг друга и коллективно молиться за благо Шотландии.

Сближающим моментом между мусульманами и членами ШНП является их позиция по одному из направлений внешней политики Королевства – обе стороны выступают против участия Британии в военных действиях в Ираке и Афганистане[444].

Таким образом, положение немногочисленных по сравнению с Англией мусульман в Шотландии существенно отличается от положения их единоверцев в других регионах Королевства. Председатель Центра исламских исследований при университете США в Вашингтоне, почетный член ряда университетов, включая Кембридж, доверенное лицо Архиепископа Кентерберийского Дж. Кэри, Акбар Ахмед Ибн Халдун не без основания отметил, что Шотландия «служит достойным примером того, как коренное население может жить в гармонии с общинами иммигрантов»[445].

Что касается миграционной политики, то к концу правления коалиции оказалось, что обещание снизить миграционный поток осталось невыполненным. Ежегодно в страну прибывало от 200 до 300 тыс. человек, рассчитывающих получить здесь работу и место жительства. Миграционный акт 2014 г., блокирующий незаконным мигрантам возможность получать водительские права и открывать банковские счета, на ситуацию с миграцией существенно не повлиял. Малоэффективными оказались и правила, запрещающие депортированным мигрантам обжаловать решение властей, ссылаясь на наличие семьи.

В предвыборный год очевидными стали и изменения в структуре иммиграции. Первую категорию составляли традиционные мигранты, прибывавшие из государств-членов Содружества: стран Юго-Восточной Азии (Индии, Пакистана, Бангладеш) и африканских территорий. Среди них, как и прежде, наибольшее беспокойство у британцев вызывали мусульмане. Это объяснялось наступательным характером ислама, проявившимся не только в прозелитизме, но и в том, что его правила и нормы преодолевали рамки мусульманской общины и постепенно внедрились в быт и культуру британского общества. Все очевиднее становился тот факт, что именно ислам бросает вызов демократии и одновременно всем основам христианской цивилизации. Все это происходило на фоне ослабления христианства из-за увеличения числа атеистов и грядущего раскола государственной Церкви Англии по вопросам о священстве женщин и легализации однополых браков. Добавляют сложностей возникновение террористического формирования «Исламское государство», конфликты на Ближнем Востоке, радикализация исламской молодежи в самой Британии и сохранение того или иного уровня террористической опасности[446].

Что касается второй категории мигрантов, значительно преобладающей по численности, то к ней относились приезжие из государств – новых членов Евросоюза[447]. В 2013 г. в соответствии с официальной статистикой число их достигло 106 тысяч, а традиционных мигрантов – 30 тысяч[448]. Имея право на работу, что соответствовало установкам Евросоюза, и обладая более высокой квалификацией по сравнению с традиционными мигрантами, приезжие вступали в конкуренцию с местными жителями на рынке труда. Одновременно и те и другие претендовали на социальные льготы – выплаты на детей, в случае болезни и безработицы, что вызывало напряженность в бюджете страны. В итоге нежеланными для значительной части британцев становились обе категории мигрантов.

Ко всему сказанному необходимо прибавить третью категорию мигрантов – беженцев. Это люди, которые и прежде находили убежище в Королевстве, спасаясь от политических преследований, войн и природных катастроф. Но к 2015 г. в связи с появлением террористического государства ИГ и бесчинством исламистов в Сирии и Ираке число беженцев, стремившихся избежать гибели в своих странах и укрыться в развитых странах Европы, стремительно возросло.

По статусу, утвержденному международными конвенциями, беженцы в большинстве случаев не имеют права на работу в стране, которая предоставила им убежище, и живут на пособия, пока идет рассмотрение их дела, что может продолжаться годами. Не исключено и их превращение в нелегальных иммигрантов.

В таких обстоятельствах проходила избирательная кампания 2015 г. по выборам в британский Парламент.

Главную роль в борьбе за места в Палате общин играли четыре политические партии: консерваторы, лейбористы, либеральные демократы и набирающая популярность Партия независимости Соединенного Королевства (ПНСК, United Kingdom Independence Party). Нельзя не сказать и о своеобразии программ