Книга My black rose - Саун Грейв

палочка. Ужинать втроем оказалось весело, хотя Том бы предпочел, чтобы Кеннета здесь не было. Нет, когда они большой компанией терпеть его можно, но когда в маленькой, или еще хуже — вдвоем! Эйвери-младший становится слишком активным и разговорчивым, что быстро утомляет.

После ужина мальчики отправились в гостиную, где и провели остаток вечера играя в шахматы и общаясь. Когда время уже близилось к полуночи, в зал заглянула служанка, сообщившая, что приехали леди и мистер. Как только служанка скрылась за дверью, Том ударил волшебной палочкой по сломанным шахматным фигуркам и те мгновенно восстановились. Мальчики убрали шахматы на стол и в этот момент в зал зашли Розамунд и Каллум, тихо беседуя о работе "R&R". Кажется, мужчина пытался убедить леди продать это дело, чтобы она не мучилась от работы в типографии.

— Мальчики, почему вы не спите? — Женщина удивлённо подняла брови. Кажется, она была слегка нервной из-за разговора с волшебником, а потому ее голос звучал резче чем обычно.

— Ну, Кеннет спит. — Том улыбнулся, кивнув на спящего на диване мальчишку. — А мы с Алом заигрались в шахматы. Просим прощения.

— О, ну… Ну, ладно, будите Кеннета и бегите спать. — Розамунд слабо улыбнулась, погладив Тома по щеке. Она выглядела уставшей и слегка раздражённой, хоть и пыталась это скрыть. Кажется, как и хотел Том, его слова слегка расслабили женщину.

— Миледи, а… Могу я с Вами поговорить?

— Это не может подождать до утра? — подал голос Эйвери-старший, будивший своего сына. Том недовольно покосился в сторону мужчину, а затем вновь перевел взгляд на приемную мать, дожидаясь ее ответа. Розамунд молча посмотрела на сына, вглядываясь в его лицо, словно бы пытаясь что-то понять без слов. Он смотрел на нее в ответ. Спокойно, давая женщине самой принять решение.

— Иди к себе, я зайду через десять минут и мы поговорим. — Мягко произнесла женщина и улыбнувшись, посмотрела на двух представителей семейства Эйвери и Альфарда. — Господа, спокойной ночи. Надеюсь увидеть вас на завтраке.

Все распрощались на лестнице и разбрелись по комнатам. Зайдя к себе, Том тихо выдохнул и отошёл к окну, снимая галстук и небрежно кидая его на спинку стула. Этот разговор действительно мог подождать до утра, но почему-то ему хотелось поговорить именно сейчас. Иначе утром эмоции, что есть сейчас, могут утихнуть и он не добьется правды.

Ровно через десять минут в дверь постучали и в спальню вошла Розамунд, всё в том же платье, но с распущенными волосами. Мальчик посмотрел на нее через отражение стекла и еле заметно улыбнулся.

— Том, ты хотел поговорить. Что-то случилось? — Розамунд подошла к Тому, обнимая его за плечи и положив подбородок ему на голову. Они любили так стоять. Но сейчас Тому было не до этого. Он осторожно убрал нежные руки от себя и повернулся, смотря прямо в серо-голубые глаза.

— Миледи, в последнее время я начал замечать, что Вы обеспокоены чем-то. Может, от других Вы скроете это, но не от меня… Расскажите, что случилось. Я беспокоюсь за Вас.

— О, Томас, не…

— Не говорите, что это не так важно! — Перебил Реддл, произнеся слова громче и резче, чем ему хотелось, но затем мягко добавил, — Миледи, прошу Вас. Я хочу помочь. С тех пор как усыновили меня, Вы несете на своих плечах тяжкий груз какой-то тайны. И я чувствую, что отчасти здесь есть и моя вина. И я бы хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить Вам жизнь…

Розамунд заметно вздрогнула, стоило мальчику повысить голос. Они некоторое время молчали, смотря друг на друга. Том видел в ее глазах сомнение, видел, что она пытается решить для себя: говорить или нет. Он знал, что леди любит его и потому многое скрывает. Но как он может выполнить данное самому себе обещание защищать миледи, если он не знает совершенно ничего, а особенно — от чего именно ее стоит защищать.

Наконец женщина тихо вздохнула и, взяв Тома за руку, подвела его к кровати. Они сели рядом, как делали это раньше в детстве. Розамунд всегда брала его за руки, когда ей было тяжело говорить на какие-то темы. А потому и в этот раз ладони Реддла оказались в ее бледных руках. Она нежно поглаживала его руки пальцами, при этом грустно улыбаясь и смотря куда-то в сторону, на покрывало на кровати, словно бы ее интересовал вышитый на ней рисунок. Наконец она начала.

— У меня непростая жизнь, Томас. И я говорю вовсе не о твоем воспитании или смерти моего мужа, или о сумасшествии деверя. Я говорю о себе. Видеть будущее — тяжело. Порой ты видишь страшные картины, а потом… сидишь в пустой комнате и плачешь от осознания того, что может произойти. Ты прав, это тяжкий груз, который дано вынести не всем. И я начинаю понемногу проигрывать в этой борьбе. Я чувствую, как силы бороться постепенно покидают меня, и я не понимаю, куда мне двигаться дальше. А в последнее время видения происходят всё чаще. И от них мне становится не по себе.

Розамунд говорила медленно и тихо. Ее лицо выражало усталость, в уголках глаз и на лбу залегли небольшие морщинки, а голос слегка подрагивал, словно бы ее наполняли изнутри слезы, готовые вырваться наружу в любой момент. Том слушал женщину затаив дыхание, рассматривая ее печальное худое лицо, залегшие под глазами тени и только сейчас заметил… как же она изменилась, повзрослела (Том не смел даже подумать «постарела», считая, что это слово не может быть применимо к Розамунд), похудела и стала намного мрачнее, чем была раньше. На ее губах всё реже играла шкодливая улыбка, а взгляд стал тяжелым, словно бы она прожила не одну жизнь и видела уже всякое. Кажется, тоже на людях носит маску, за которой прячет свои истинные переживания.

— Что Вы видите в них? — Практически прошептал Том, мягко сжимая ладони женщины. В голове сразу же зароились образы его самого, Альфарда и Лэстрейнджа, что направили палочки на неизвестного, появился образ как он использует непростительное заклятие, как ярость бурлит в нем, как… Том вздрогнул, почувствовав у себя на щеке холодную ладонь Розамунд. Женщина нежно улыбалась, с любовью смотря на растерянное лицо мальчишки, что не понимал в чём тут дело. — М… миледи?

— Какой же ты у меня взрослый, Том. Ты вырос, а я и не заметила этого. Хотя, ты всегда был взрослым, еще в пять лет, когда мы впервые встретились. Всегда всё делал сам, не доверял никому…

— Миледи, есть только один человек,